Что говорит по этому поводу ПП (почти цитирую): «…мне бы хотелось встретить его случайно, и чтобы я была замызганной, невыспавшейся и с грязными волосами… чтобы он посмотрел на меня, подумал: “Ну и чучело!” и чтобы его наконец отпустило…»
В этом месте я даже расцепила пальцы, сжимавшие сочный кусок пиццы, потому что этот пассаж был достоин аплодисментов.
Потому что классической Бабе Яге в такой ситуации видится следующий видеоряд: «…мне бы хотелось встретить его случайно, и чтобы он – ну ладно, ладно, не просил милостыню у перехода, а мерз, допустим, в очереди в какую-нибудь якиторию, а я – я выходила бы из белого восемнадцатиметрового лимузина, в мехах, кружевах, брильянтах и прочих, желательно наиболее пошлых и красноречивых атрибутах социальной значимости, и зимой на мне были бы босоножки, ирисочно-золотистый загар, и блестящие волосы, и три телохранителя с внешностью прим из стрип-шоу Candy Men, и еще, и еще – ну, сами придумайте что-нибудь – и, проходя мимо, я скользну ленивым взглядом по разводам соли на его ботинках, улыбнусь нежно и сыто и скажу: “Ну привет!”»
Это, конечно, маловероятно, потому что у меня самой частенько соль на ботинках и красный нос выглядывает из-под огромного зеленого шарфа. Но было бы забавно.
Наверное, это инфантильно. Наверное, надо быть добрее.
Так что, если я кого-нибудь когда-нибудь чем-нибудь обидела, оставляйте здесь свои заявки, я нарисую на носу аутентичный воспаленный прыщ, намажу волосы маслом виноградных косточек, дам пожевать подол своего платья соседскому мастифу, куплю очки с бифокальными стеклами и прилеплю к переднему зубу веточку укропа.
И приду к вам.
Может быть, вас отпустит.
9 марта
«Простосекс» – популярный формат городских отношений, который принесли на своих полиэтиленовых крыльях нулевые.
То есть отношения без обязательств существовали во все времена, но, как правило, они имели хотя бы легкий привкус драмы: кто-то чувствовал себя использованным, кто-то не оправдывал чьих-то ожиданий, один мечтал о марше Мендельсона, а второй в финале непременно оказывался чистокровным говнюком. «Простосекс» же – это когда нет места страстям, сжигающим как инквизиторский костер ведьму.
«Простосекс» – это как мебель ИКЕА – без потугов на арт-объект, без претензий на вечность или хотя бы характер, гигиенично, дешево, удобно (особенно для тех, кто, не обладая природным вкусом, понимает свои риски прослыть вульгарным и желает их избежать), легко продается и покупается, вписывается в любые стены.
Еще в начале нулевых «простосекс» был мужской опцией, но потом третья волна феминизма, хоть с опозданием, но все же докатилась до Москвы, и женщины перестали делать вид, что каждый порнофильм должен непременно заканчиваться свадьбой. Перестали обменивать секс на обожание и отношение «как к принцессе», подобно туземцам, обменивающим золотые слитки на стеклянные бусины. Слово «дать» в контексте сексуальных отношений осталось разве что в лексиконе гопников из Восточного Бирюлева. Мы научились не стесняться очевидного факта: нас наслаждает не только нервное ожидание ЕГО звонка после продуманной и кинематографично красивой потери хрустальной туфельки, но и то, что в фильмах такого рода, как правило, остается за кадром первобытное, языческое, животное, останавливающее время. Секс. Даже если ему не предшествовали многочасовые серенады под балконом и за ним не последует контракт на совместную Вечность.
В записной книжке каждой московской одиночки найдется несколько номеров, набрав которые можно обеспечить себе приятный вечер.
Бывает, я сплю с мужчинами, с которыми мне не о чем говорить. Вспомнить дзюдоиста Валеру, который услаждал меня весь позапрошлый сентябрь и половину октября. Мы встречались несколько раз в неделю, и это было волшебство, красивейший ритуал высшей магии, то в его коммуналке в Плотниковом, то в Сокольниках у меня. Мы были Первоотцом и Первоматерью, мы становились единым целым, соединяясь, это была настоящая священная алхимическая свадьба, solve et coagula. Но однажды я приехала голодная, Валера заказал суши, и начался ад, вязкое и болезненное безвременье. Мы сидели друг напротив друга и насупленно молчали, а ведь я люблю делить тишину только с близкими, искусственные же паузы сводят меня с ума. Я попыталась втянуть его в easy talk: где ты учился, о чем мечтаешь, какой твой любимый город, была ли у тебя в детстве собака, какую книгу тебе хочется перечитывать? Ответы Валеры были предсказуемыми и скупыми, как будто я была директором школы, а он – вежливым троечником, который даже не пытается понравиться: учился в спортшколе, мечтаю полететь на Бали зимой, собаки нецелесоообразны, на чтение времени нет. Это было наше последнее свидание. Потому что вместо solve et coagula перед моими глазами словно бежала огненная строка: собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны, собаки нецелесообразны…
У нас с Олегом как раз и был «простосекс».
Обычно все было так: кто-нибудь из нас сбрасывал другому смс, в котором могло быть что угодно, в зависимости от занятости и градуса романтичности пишущего, от цитаты из Шекспира до просто вопросительного знака. Второй перезванивал, и мы либо немного болтали, либо быстро договаривались о встрече. Сначала шли ужинать, всегда в новый ресторан – так сложилось, и это была обязательная часть ритуала. Над прохладными устрицами, горячим сливочным ризотто, тающей во рту пастой с трюфелями и чернилами каракатицы, истекающими кровью стейками и креветками в ананасовом соусе мы говорили о чем угодно, но никогда – о нас самих. Как будто бы мы были дозорными, обходящими запретную территорию. За забором, увитым колючей проволокой, как плющом, оставались его семья, моя работа, наши друзья. Обсуждались же: новая эпиграмма Быкова, и почему мы до сих пор остаемся жить в России, и правда ли, что тувинские шаманы могут видеть галлюцинации, не принимая псилоцибин? На что похожи облака, почему Патрика Демпси считают секс-символом, действительно ли размер имеет значение, где подают лучшее тирамису, почему считается престижным быть манекенщицей, ведь это монотонная и нервная работа, приносящая больше унижений, чем профитов? Почему с женщинами, которые в детстве влюблялись в Атоса или, на худой конец, в Арамиса, можно иметь дело, но те, кто умирал по Д’Артаньяну, непременно вырастают в коз каких-то? Почему в школах неуместны уроки православного воспитания, почему в России все путают понятия «феминистка» и «мужененавистница», подставные ли ситуации в «Битве экстрасенсов»? Правда ли, египетские и мексиканские пирамиды построили люди вымершей расы, и вообще – вся эта движуха с альтернативной историей и теорией мирового заговора – это полный бред или все-таки нет? Действительно ли большинство гомофобов – латентные гомосексуалисты, что бы еще написал Стиг Ларсен, если бы не умер, обидно ли звездам, когда в желтой прессе обсуждают их целлюлит? В общем, обо всем на свете мы говорили, и как ни странно, это были не идеально расфасованные в коробочку светской беседы фразы, а живой, как весенний поток, разговор. Мы спорили, смеялись, повышали голос и говорили о новом фильме Альмодовара так, словно это был наш личный секрет. Но никогда о личном, никогда – ведь у нас был не роман, а «простосекс».
