Несколькими минутами позже он увидел девушку лет четырнадцати, шедшую мимо с корзиной мокрого белья на голове. И вдруг обнаружил в себе новый дар — молча звать за собою. Не спросив, свободна ли девушка, желает ли того же, что и он, бобогото вошел вслед за нею в глиняный дом. Ее страх длился не больше минуты, а потом взгляд увяз в его темных глазах, она игриво тряхнула дешевыми серьгами и расхохоталась, как пьяная. Потом девушку ту объявят его женой — потом, когда за ним захлопнет двери лесная глушь.
Вот так, в концентрированной вседозволенности, пройдут долгие годы его жизни.
Бобогото повзрослеет, заматереет, перестанет удивляться новым открывающимся талантам, наоборот — научится давать им развитие, научится желать большего. И окружающий мир станет его тайной лабораторией.
— Довольно, — ослабевшими губами прошептал бобогото.
Хунсаг даже не удивился, что у него получается понимать чужой язык. Его щупальца глубоко проросли в сознание колдуна, он словно прочитал огромный манускрипт и запомнил каждое слово.
— Довольно… У тебя и правда есть Сила…
Хунсаг налил в глиняную плошку воды, пальцами разорвал созревший лимон, выдавил в воду сок и протянул бобогото. Тот с благодарностью принял чашу, его пальцы дрожали. Захлебываясь, выпил все до дна.
— Значит, теперь ты дашь мне то, о чем я просил? — дав колдуну немного передохнуть, уточнил Хунсаг.
— Да.
— Когда?
— Это не так просто. Нужен мертвый.
Хунсаг кивнул на распростертое тело Харумы:
— Чем плоха она?
— Нет! — Бобогото сжал фиолетовые губы.
— Почему?
— С ней я так не могу. Не буду. Я знал ее почти тридцать лет. Она никогда меня не обманывала, всегда делала то, что я просил.
Хунсаг удивился. У человека с космосом за спиной — и вдруг такая неожиданная слабость. Пожалел — и кого! Разжиревшую глупую шарлатанку!
— Разве ей не все равно? Разве тело — это она и есть? Я всегда думал, что тело — дом, а то, что в нем живет, покидает дом без сожаления и навсегда. Нам не нужен житель, нам нужен дом. Разве не так?
— Не совсем, — ответил бобогото, в помутневшие глаза которого постепенно возвращался блеск жизни.
— Значит, по-твоему, более гуманно убить живого, чем использовать тело твоей знакомой?
— Мы никого не будем убивать. — На лице колдуна сохранилось бесстрастное выражение.
Хунсаг почувствовал еле заметное шевеление в районе чакры манипура. Он знал собственное тело и мог точно сказать: это ярость, точно разбуженная кобра, недовольно подняла голову и угрожающе раздула капюшон. Обычно он никогда не злился, потому что равнодушие — тоже сила. Мощным противником был бобогото, раз ему удалось превратить твердь, на которой почти сотню лет жил Хунсаг, в штормовую палубу.
Тогда набрал полные легкие воздуха, медленно выдохнул, прислушался к ритму сердца, нащупал вниманием желудок, печень, почки — концентрация помогала успокоиться.
Колдун, конечно, заметил, что с ним происходит.
— Тебе необязательно так злиться. В наших краях умирают часто. Мы подождем.
— Я не могу остаться здесь на месяцы. У меня дела. В далекой стране я оставил людей, на которых нельзя положиться. Если через три дня у нас не будет мертвеца, я сам кого-нибудь убью.
Бобогото посмотрел на него внимательнее и покачал головой:
— Говоришь, что считаешь тело домом, а дух — жильцом? В таком случае твой дом — само совершенство. Роскошный дворец с колоннами, как у самых богатых королей мира. Но в твоем доме давно нет жильца. Ты мертв, Хунсаг. Ты даже сам не понимаешь, насколько мертв.
* * *
Простыни в доме Ангелины горько пахли лавандой. Было в этом что-то необъяснимо тревожное. Марк долго не мог уснуть на своей кровати, ворочался, включал свет, рассеянно таращился в электронную книгу, в которую перед поездкой в Верхний Лог скачал новый роман Гранже. Однако буквы плясали перед его усталыми глазами, не складываясь в слова. Марк был вымотан — морально и физически. С куда большим удовольствием он забылся бы рядом с обнаженной женщиной, теплой, словно кошка. Та беззвучно сопела бы рядом, ее мерное медовое дыхание усыпило бы и его. Марк знал о том, что большинство мужчин не любит засыпать подле случайных любовниц, но сам был не из их числа. Близость чужой кожи, чужой крови, чужих выдохов всегда его умиротворяла.
Но Ангелина твердо сказала, что не сможет уснуть в одной постели. Она никогда не была замужем и никогда не делила с мужчиной кров, и ее привычки окаменели, как ископаемые жуки. Страсть — это одно, но чужая голова на ее подушке — совсем другое. Художница объяснила все это спокойно, необидно, даже с несколько шутливой интонацией. И Марк, сразу поняв, что она не играет, не кокетничает, послушно занял приготовленную для него кровать.
За окном пели сверчки. Время от времени ему удавалось отключиться, но это было больше похоже не на сон, а на череду коротких обмороков, из которых он выныривал еще более утомленным. В конце концов Марк сдался, перестал цепляться сознанием за благодатную черноту. И просто лежал с закрытыми глазами, мерно дыша, слушая стук собственного сердца. Что ж, тоже отдых, релаксационная медитация. Так гораздо лучше, чем нервно пытаться поймать за хвост настоящий сон.
Стало намного легче.
В комнате было прохладно, и мужчина укрылся ветхим одеялом почти с головой.
Вспомнилось, как однажды близкий друг, Володя, привел его в эзотерический клуб. Было это в конце девяностых, задолго до повального увлечения йогой. Среднестатистический москвич в те годы знал о йоге только то, что занимающиеся ею якобы способны ходить по раскаленным углям.
Владимир всегда был немного не от мира сего. Познакомились они в каком-то клубе. Марк потом вспоминал об этом и недоумевал: что могло привести такого отрешенного от суеты человека в прокуренный подвал, где выступают начинающие рок-группы? Володя не курил, не употреблял спиртное, жил по световому дню, каждый год как минимум пару месяцев проводил в монастыре под Тулой, да и сам был похож на монаха — высокий, с прямой спиной и ясным, кротким взглядом. Когда они разговорились, Марк был уже немножко пьян, и новый знакомый показался ему забавным. Что же привлекло в нем Володю, для него так и осталось загадкой, хоть после этого они приятельствовали много лет.
Однажды Володя позвонил и возбужденным голосом сообщил, что в Москву приехал единственный в мире левитирующий человек.
— Чего-чего? — не понял Марк.
— Левитация! Умение летать! — Володя говорил с такой интонацией, что если бы у него имелся хвост, в тот момент он бы, неверное, размашисто и взволнованно им вилял.
— Это невозможно, — усмехнулся трезвомыслящий Марк. — Хотя с другой стороны… Зависит от сорта травы, которую человек курит.
— Есть очевидцы! И он дает единственную лекцию! — не унимался Володя. — Завтра. В одном эзотерическом клубе. Марк, я умру, если не попаду туда!
