– Думаешь, у него есть причина не желать твоего
общества?
– Возможно, – пожала я плечами. – Кто знает,
что в этих бумагах. А Ник известный любитель ловить рыбку в мутной воде.
– Пожалуй, за парнем следует приглядывать, – вслух
подумал Рахманов, поднял голову и недовольно поморщился.
– Разумно, – кивнула я.
Неизвестно, чем это обернется, возможно, Рахманов решит, что
лучше мне приглядывать за Ником, и тогда я буду в курсе его поисков. Хотя могло
сложиться иначе.
Олег поднялся и пошел к двери, вроде бы забыв про меня, но
на пороге обернулся.
– Я позвоню.
– Буду ждать, – буркнула я, когда за ним закрылась
дверь, и повалилась на диван.
Видимых результатов наша беседа с Рахмановым не дала, Ник не
появлялся, Олег тоже. По ночам я трудилась у Виссариона, днем отсыпалась и
болталась с Машкой по магазинам. Мне нравились наши прогулки, они создавали
иллюзию нормальной жизни, каковой у меня уже очень давно не было. Машка без
конца могла рассказывать о Тони, а я слушала и улыбалась. Мысли о том, что он
ее не любит, Машку вроде бы оставили, по крайней мере, об этом она больше не
заговаривала. Она казалась вполне счастливой, спокойной, уж точно. Это очень
радовало меня. В один из таких походов Машка вдруг сказала:
– Я звонила матери Павла.
– Зачем? – нахмурилась я.
– Просто чтобы узнать, как у нее дела.
– И как у нее дела?
– Ей очень тяжело. Она живет одна, Пашкин брат учится в
Москве… В общем, она ужасно одинока. – Я молчала, шагая рядом, и Машка
предложила: – Позвони ей. – Я покачала головой и отвернулась. – Но
почему? – всплеснула она руками, а я досадливо подумала: «Как она не
понимает? Что я могу сказать этой женщине и что она скажет мне? Извинения,
ненужные слова, которые ничего не изменят ни в моей, ни в ее жизни…» – Давай
съездим на кладбище, – помолчав немного, продолжила Машка нерешительно.
– Не хочу.
– Знаешь, Юлька, иногда ты ведешь себя странно.
– Потому что не хочу видеть его могилу? –
усмехнулась я. Машка взяла меня за руку и крепко сжала.
– Прости. Наверное, я бы тоже не захотела… просто я
подумала… может, тебе слало бы легче…
– Мне не станет легче. И давай не будем об этом.
– Прости, – повторила она, глаза ее были
испуганными, и я пожалела о своих словах.
– Перестань. Я знаю, что время лечит, наверное, мое еще
не пришло. Когда-нибудь я, быть может, приду на его могилу, зарыдаю и
почувствую облегчение. Когда-нибудь, но не сейчас.
Мы больше не говорили об этом, но с тех пор мысли о матери
Павла стали преследовать меня. Я думала о ней, о ее одинокой жизни в пустой
квартире, где она оплакивала одного сына и ждала звонка от другого. Я думала о
ней, и это причиняло мне боль, хотя и своей боли вроде было достаточно. И
однажды я позвонила. Она сразу же сняла трубку, будто все это время стояла рядом
с телефоном, ожидая звонка. Может, так и было, только ждала она не меня, а
сына, потому что удивилась, услышав мой голос.
– Здравствуйте, – сказала я. – Это Юля.
– Юленька, как хорошо, что вы позвонили. Как ваши дела?
– Спасибо, нормально. – Я вздохнула, не зная, как
продолжить разговор, и уже жалея, что набрала этот номер. – Как вы?
– Часто болею, а так… привыкаю. Может быть, вы
приедете? Мы могли бы поговорить. Я не хотела ехать, но, вместо того чтобы
отказаться, согласилась:
– Да, конечно.
– Приезжайте. Я буду рада вас видеть. Приезжайте
сегодня. Или у вас дела?
У меня не было никаких дел, но это был бы хороший предлог
отказаться и больше никогда не звонить. Скорее всего, она тоже не позвонит.
– Я могу приехать прямо сейчас, – произнесла я,
злясь на себя за это.
– Отлично. Буду вас ждать.
Она повесила трубку, я долго слушала гудки, а потом начала
собираться. По дороге заехала в магазин, купила торт, затем еще что-то, в
результате набралось два пакета продуктов. Я все надеялась, что вдруг
кто-нибудь позвонит, и я не смогу встретиться с ней, или она сама передумает.
Остановившись во дворе ее дома, я почти решила сбежать, но
вместо этого, прихватив пакеты, вошла в подъезд.
Она открыла мне дверь и улыбнулась. Мы не виделись много
лет, она очень постарела за это время. Я помнила ее красивой, с безукоризненной
прической, элегантной и уверенной в себе, а сейчас передо мной стояла женщина в
аляповатом халате и стоптанных тапочках на босу ногу, с коротко остриженными,
совершенно седыми волосами. Она протянула руку, чтобы взять у меня пакеты, а я
увидела, что ногти у нее обрезаны кое-как, и это почему-то поразило больше
всего.
– Проходите, – засуетилась она. – Сейчас
будем пить чай. Вы совершенно напрасно беспокоились, – кивнув на пакеты,
сказала она. – У меня все есть.
– Просто ехала мимо магазина, – промямлила я.
Мы прошли на кухню, чистенькую, уютную и все же какую-то
нежилую. Она напоминала картину без рамы, вызывая ощущение, что здесь чего-то
не хватает.
– Присаживайтесь.
Я села возле окна, боясь встретиться с ней взглядом. Она
заварила чай, сервировала стол, очень торопливо и как-то неловко, а я кляла
себя за то, что приехала. Наконец она села напротив, и повисла пауза, которую
ни она, ни я не решалась нарушить.
– Вы… вы очень изменились, Юля, – вдруг сказала
она.
– Постарела, – усмехнулась я.
– В вашем возрасте смешно говорить о старости. Просто
вы изменились. – Она сказала это спокойно, констатируя факт, но мне все
равно послышался упрек в ее словах.
– Я… я не была на похоронах, – с трудом произнесла
я, она тут же перебила:
– Уверена, у вас была причина. Я знаю, вы любили моего
сына. По-настоящему. Жаль, что эта любовь не принесла вам счастья. Простите
его, Юля.
– Мне не за что его прощать, – тряхнув головой,
точно пытаясь избавиться от наваждения, сказала я. – Я любила его и была с
ним счастлива. Так счастлива, что… – Я сцепила зубы и продолжила: – Я не была
на похоронах, потому что не хотела видеть его мертвым, думала, если не увижу…
