– Юля, – погладив мою руку, сказала она. –
Вам незачем оправдываться. Я видела вас там, в больнице. Вы, должно быть, не
помните, вы были в таком состоянии… Я все понимаю. – Мы замолчали, потом
она опять заговорила: – Знаете, мне надо бы привыкнуть, что его нет. Последние
годы мы совсем не виделись. Я даже не подозревала, что он вернулся, только
когда он оказался в больнице, узнала… Звонил он редко, от случая к случаю. Но
теперь… теперь мне кажется, что жизнь без него… простите. Я не должна этого
говорить, вам и без того тяжело.
– Он ваш сын, и ваша утрата куда страшнее, чем моя.
Пройдет время, и моя жизнь наладится, еще встречу кого-нибудь…
– Эти слова должна бы сказать вам я, – мягко
улыбнулась она.
– Какая разница, кто их скажет. – Я тоже
улыбнулась, и мы опять замолчали.
Но теперь молчание не было давящим, мучительным.
– Следствие еще не закончено, – сказала она через
некоторое время. – Впрочем, вы, должно быть, знаете. Никого не нашли.
Говорят, Павел связался со скверной компанией, просто так в людей не стреляют,
по крайней мере, это заявил мне следователь. Может, он был никудышным сыном, но
это мой сын.
– Мне он был хорошим мужем, – ответила я.
– Спасибо, – кивнула она.
– Не за что. Это правда. Может, он и связался со
скверными людьми, но сам таким никогда не был. Что бы там ни говорил
следователь. Вы сказали, что не знали о том, что Павел в городе, наверное, о
его друзьях вам тоже ничего не известно?
– Нет, – покачала она головой. – Я понимаю,
что вы спрашиваете не просто так. Жаль, что ничем не могу вам помочь. Последний
раз Павел был здесь три года назад. Привез мне часы в подарок. Часы не
работали, и он, смеясь, сказал, что их нельзя починить и поэтому они ему очень
нравятся. Старинные часы… он сказал, что они будут напоминать мне о нем, и
добавил, что так можно обмануть старость: часы не показывают время, и ты не
знаешь, сколько лет прошло и каков твой возраст. И с его подарком я буду вечно
молодой. Он мог быть очень милым, – добавила она с печалью.
– Да, – согласилась я, больше всего в тот момент
мне хотелось проститься и уйти. – Как дела у Сережи? – спросила я,
чтобы отвлечь ее от мыслей о Павле.
– Хорошо. Учится, работает. Живет у моей двоюродной
сестры. Почти каждый выходной приезжает…
Она рассказывала о младшем сыне, а я кивала и иногда
задавала вопросы, демонстрируя заинтересованность. Ей не очень-то хотелось
рассказывать о нем, а мне слушать, и она, скорее всего, об этом знала, но мы
продолжали говорить, надеясь избавиться от боли. Наконец я решила, что могу
уйти.
– Мне пора.
– Да, конечно, – кивнула она. – Спасибо, что
пришли, Юля. Мы поднялись из-за стола.
– Я хотела бы вам кое-что подарить на память, –
заговорила она и повела меня в гостиную. – Я подумала, что… – Она
смешалась, я стояла неподалеку от двери, терпеливо ожидая, что она еще скажет.
Она подошла к шкафу и сняла с полки фотографию в рамке: я и Павел. – Вы
здесь такие красивые, – сказала она, протянув ее мне. – Не знаю,
помните ли вы… прошло столько лет… в тот день вы победили на музыкальном
конкурсе, и… я нашла ее в одной из книг, наверное, туда фото положил Павел. У
него была привычка использовать все, что подвернется под руку, как закладку.
Я взяла фотографию, не испытывая никаких чувств, все это
было так давно, в какой-то другой жизни, и, в общем-то, не имело теперь ко мне
никакого отношения. Но я была благодарна ей за то, что она все эти годы хранила
фотографию, о которой ее сын вряд ли вспомнил хоть раз.
– Спасибо, – кивнула я, и тут мой взгляд упал на
часы. Уродливый монстр, высотой почти в полметра, стоял на тумбочке. Стрелки
сошлись на цифре «двенадцать». – Вы говорили об этих часах? – кивнув
на них, спросила я.
– Да. Странный выбор, правда? Я имею в виду, странный
для Павла. У него был хороший вкус, а это какое-то художественное безобразие.
Иногда я думаю, может, он предчувствовал свою судьбу, и эти сломанные часы…
– Можно взглянуть? – спросила я, подходя ближе.
– Конечно.
Странное ощущение вдруг овладело мной, я смотрела на часы, и
некое подобие догадки возникло в сознании. Я открыла стеклянную дверцу, маятник
был неподвижен, я качнула его, и в этот момент зазвонил телефон, я вздрогнула и
отдернула руку.
– Наверное, кто-нибудь из подруг, – улыбнулась
мать Павла и вышла в прихожую, где стоял телефон.
Я подняла часы, очень тяжелые. Повернула их. Задняя стенка
была из дерева, она одна, наверное, весила килограмма полтора. Странная
фантазия мастера.
Из прихожей доносился голос матери Павла, я покосилась на
дверь и приподняла часы. У Павла действительно был хороший вкус, что заставило
его купить этого монстра, которого к тому же невозможно починить? Антикварные
часы, конец девятнадцатого века, тогда любили всякие забавные вещицы. Я нажала
на едва заметный выступ панели внизу, ничего не произошло, я нажала второй раз,
сдвинув часы к краю тумбочки, придерживая их, и теперь с едва слышным щелчком
нижняя панель откинулась, и из образовавшегося отверстия выехал ящичек, точно
диск из компьютерного гнезда. В ящике лежала папка. Еще раз, покосившись в
сторону прихожей, я вытащила ее дрожащими руками и сунула под рубашку за ремень
джинсов. Задвинула ящик и поставила часы на место. Руки дрожали, я ощутила, как
мгновенно вспотела, и дышать стало трудно, я чувствовала себя воровкой и
боялась, что мать Павла заметит перемену во мне, но заставила себя пройти в
прихожую. Увидев меня, она поспешила закончить разговор, я сунула ноги в туфли,
радуясь, что не надо наклоняться, не то она бы непременно заметила папку. Я
боялась, что рубашка топорщится, и старалась не дышать, от этого было только
хуже.
– Вы не дадите мне какой-нибудь пакет, чтобы положить
фотографию? – попросила я.
– Да, конечно.
