Она пошла на кухню, вернулась с пакетом, эти мгновения
показались мне вечностью. Я сунула фотографию в пакет и поспешно простилась с
ней, боясь, что свалюсь в обморок. Наконец я оказалась в подъезде. Дверь за
моей спиной захлопнулась, я спустилась по лестнице, вцепившись в перила,
дождалась, когда туман перед глазами рассеется, торопливо достала папку и
сунула ее в пакет. Я не сомневалась, что это те самые бумаги. Отсканировав их,
Павел спрятал документы здесь еще несколько лет назад и с тех пор у матери не
появлялся. Чего в этом было больше: беспокойства за бумаги или за ее жизнь,
непонятно, но такое его решение позволило сохранить и то и другое. Те, кто за
ним следил, знали: к матери он не приезжал, и искать у нее не стали. Не было
никакой банковской ячейки, и Ник тянет пустышку, разыскивая Морячка, документы
у меня в пакете.
Я села в машину и попыталась успокоиться. Мне очень хотелось
заглянуть в папку, но я запретила себе даже думать об этом. Я ехала к себе
домой, мою квартиру нельзя назвать надежным местом – и Ник и Рахманов любили
появляться у меня неожиданно, но ничего другого мне в голову не приходило. Вряд
ли пакет в моих руках вызовет подозрение, если я буду вести себя естественно. Я
смогу? Черт… мне нужно еще немного везения.
Я бросила машину возле подъезда, неуверенно посмотрела на
окна, похоже, гостей у меня нет. Поднялась на свой этаж, открыла дверь
квартиры, заглянула в комнату, потом на кухню. Подумала и принесла стул,
поставила его возле двери, потом заперла ее на ключ. Вошедший непременно
опрокинет стул, и я услышу шум.
Наверное, со стороны я напоминала сумасшедшую, нервные,
резкие движения, напряженный взгляд. Наконец я устроилась за столом и достала
папку, она была застегнута на «молнию». В папке оказались бумаги, для начала я
их бегло просмотрела. Документы с печатями и подписями, список фамилий, опять
документы. Нервозность понемногу оставила меня, и я принялась изучать
внимательно один лист за другим. Я не знала, сколько потратила на это время,
но, когда взгляд мой упал на часы, удивилась: уже вечер. Прошло не меньше
четырех часов.
В руках у меня была «бомба», оставалось решить, что с ней
делать. Даже не владея особыми знаниями, я поняла: Долгих, по крайней мере, три
предприятия получил незаконно. С бывшим компаньоном вырисовывалась тоже
занятная картина, он уступил свои права Долгих, а потом скончался. К документам
был подколот листок, какое-то письмо, поначалу мне оно интересным не
показалось, пока я не догадалась сравнить подписи компаньона Долгих на письме и
та документах. Вряд ли их поставил один и тот же человек, а это значит, что
документы были оформлены уже после смерти компаньона. Долгих наверняка
постарался уничтожить образцы его подписи, чтобы не с чем было сравнивать, но
предусмотрительный начальник охраны одно письмецо сохранил. Но это еще не все.
То, что Долгих очень многое прибрал к рукам в нашем городе, было мне хорошо
известно, то, что действовал обманом и убийствами не брезговал, тоже. Но я и
подумать не могла, какой властью он обладал, они обладали, потому что Долгих
вовсе не был одинок: если верить бумагам, рука об руку с ним наживали деньги
еще шестеро, заключив негласный союз. Эта семерка контролировала буквально все:
одни имели огромные деньги, а другие занимали ключевые посты, что и позволяло
им плевать на закон без всякого опасения. Я почувствовала головокружение, мне
стало ясно: даже имея на руках эти бумаги, я бессильна. Стоит заикнуться о них,
и я окажусь в ближайшей канаве с перерезанным горлом, а бумаги вернутся к
Долгих. В этом городе не было человека, способного противостоять этим семерым.
Я запрокинула голову, разглядывала потолок и чувствовала себя абсолютно
раздавленной. Бомба, которая убьет только того, кто завел часовой механизм.
Бесполезные документы… впрочем, Ник, к примеру, извлек бы из них колоссальную
выгоду. Павел тоже пытался. Наверное, он тоже надеялся на что-то, когда после
смерти друга бумаги оказались у него И, наверное, как и я, ощутил жуткую
пустоту в душе и безнадежность. И в конце концов решил на них заработать. Или
все было иначе? И он с самого начала хотел только одного: получить свой кусок
при дележе? Для этих типов миллион сущий пустяк, они бросят его, как кость
собаке. Я потерла виски руками, прошлась по комнате. Вид документов на столе причинял
почти физическую боль. Я собрала их, сунула в папку. Бесполезный груз, нелепая
шутка судьбы. Я могу отдать им бумаги, потребовав вернуть сына. И уеду отсюда.
Долгих согласился на это в прошлый раз, возможно, согласится и теперь. Только
Рахманову ничто не помешает, выждав время, вновь забрать сына или поступить еще
проще: пристрелить меня. Ник всегда к его услугам. Но не страх останавливал
меня, мне претила мысль о том, что они опять выиграют. Эта мысль доводила меня
до лютого бешенства, до алых кругов перед глазами. И я знала, точно знала, что
никогда не соглашусь на это.
Больше всего сейчас мне хотелось напиться до бесчувствия, но
мне это никогда не удавалось, ноги не слушались, а вот сознание все равно
оставалось ясным.
Однако я отправилась в ближайший кабак, а потом кочевала из
одного в другой, усердно вливая в себя водку под неодобрительными взглядами
барменов, пока наконец не поняла: если не отправлюсь домой, то, скорее всего,
свалюсь под стол. Я брела к дому, сунув руки в карманы, раскачиваясь из стороны
в сторону, то хохотала, как безумная, то начинала реветь. Потом гоняла пивную
банку по пустынной улице и вдруг с веселым озорством сказала:
– Плевать мне на мою гребаную жизнь.
Я ввалилась в квартиру и сползла по стене на пол, напротив
плаката с Че Геварой, и начала приставать к команданте. Он был лучшим в мире
собеседником, потому что умел слушать.
