– Это ведь опасно, – нахмурился он. – Не
просто опасно, а черт знает как опасно.
– Ты же мужчина, не стыдно тебе бояться? –
хихикнула я.
– А я не за себя боюсь. Мне годов сколько, помнишь?
Пожил. Говори, что делать.
– Спрячь бумаги и диск тоже. Отдельно друг от друга.
– Не учи.
– Ага. Диск мне может понадобиться, а бумаги… сам
понимаешь…
– Понимаю, не тренди. Кто за ними прийти может?
– Никто, – пожала я плечами, он немного помолчал,
потом кивнул:
– Значит, так тому и быть.
Утром у меня появился Ник. Я проснулась оттого, что он
бродил по квартире. Приподнявшись на постели и увидев в открытую дверь, как он
стоит, разглядывая содержимое холодильника и насвистывая мотивчик, я
испугалась: «Неужто пронюхал?» Но тут же выбросила эту мысль из головы. Встала
и отправилась в ванную.
– Доброе утро, радость моя! – крикнул он.
– Какое, к черту, доброе, если ты здесь, –
ответила я.
Он покачал головой.
Я стояла под душем, холодные струи воды с шумом били по
лицу, и я не сразу услышала, как Ник вошел в ванную.
– Есть что-нибудь выпить? – спросил он.
– Нет.
– Свинство. Башка трещит. Может, мне тоже принимать по
утрам холодный душ?
– Может, стоит пить меньше?
– Как же. У меня с этим миром взаимная неприязнь,
человек с тонкой душевной организацией способен взирать на него только после
литра водки.
– Если ты себя угробишь, мир вздохнет с облегчением.
– Хоть бы раз сказала что-нибудь ободряющее. Например,
я скучала без тебя, дорогой.
– Я скучала без тебя, дорогой, – повторила я,
выключая воду. – Ты приободрился?
– Не очень. Как-то без души ты это говоришь.
А я к тебе с благой вестью. Дружок твой больницу покинул.
Эскулапы его теперь наблюдают в домашних условиях. Говорить он пока не может,
но уже хрипит вовсю. Или пищит. Короче, издает звуки, отдаленно напоминающие
человеческую речь. Врачи отнюдь не уверены, что он вообще когда-нибудь начнет
изъясняться членораздельно. Представь, какая благодарность к тебе его
переполняет.
– Тебя это беспокоит? – спросила я, растираясь
полотенцем.
– Скорее, это должно беспокоить вас, сударыня, –
усмехнулся Ник.
– А как же ваши договоренности?
– Надеюсь, он о них помнит. Просто я сомневаюсь, что
парень успокоится, получив деньги. Имей в виду, он за тобой приглядывает и не
упустит случая… Одним словом, и договор не нарушит, и шею тебе свернет.
– Что за охота пугать меня с утра? – хмуро
поинтересовалась я, повесив полотенце.
– Я переживаю. Ты же безголовая, непременно сотворишь
что-нибудь, а тут он…
Ник развернул меня к себе и стал целовать.
– Иди к черту, – сказала я, отстраняясь.
– И не подумаю. Надо пользоваться, пока у тебя
руки-ноги на месте.
Убедившись, что Ник ничего не подозревает, я вздохнула с
некоторым облегчением, но мысль о том, что у Виссариона лежат документы,
способные взорвать этот город, не давали мне покоя.
Я жаждала действий, но вместе с тем прекрасно понимала, что
любой неверный шаг будет стоить мне жизни. Оттого и старалась вести себя так,
точно этих документов не существует. Исправно ходила на работу, встречалась с
Машкой и болталась по городу с Ником, день ото дня становившимся все мрачнее.
Решив, что его тоска по нажитому непосильным трудом приобретает форму затяжной
депрессии, я выставила на продажу загородный дом, ожидая реакции Рахманова,
который у меня не появлялся, похоже, решил серьезно порвать со мной. По
большому счету, меня это не волновало, если мне повезет, я верну ребенка и без
его высочайшего соизволения. В общем, в тот период своей жизни я была настроена
весьма оптимистично, несмотря на предыдущий опыт.
Дом удалось продать невероятно быстро, причем за самую
максимальную цену, на какую я только могла рассчитывать. Мне это показалось
хорошим предзнаменованием. Рахманов так и не появился. То ли ничего не знал о
продаже дома, то ли решил, что его это не касается. В четверг вечером я
заступила на почетную вахту в «Бабочке», когда там вдруг появился здоровячек с
пышной шевелюрой, собранной в хвост, в грязных джинсах, старенькой ветровке и
кроссовках на босу ногу. Он производил довольно странное впечатление: по виду
вроде бомж, но смотрел уверенно и даже нагло. Я подумала, что он сильно
смахивает на рок-певца, по случаю затянувшегося запоя потерявшего паспорт в
чужом городе, но не смогла припомнить ни одной рок-звезды с похожей
физиономией.
Между тем парень огляделся и прямиком направился ко мне. Я
наигрывала мелодию из «Римских каникул», но музыка, похоже, на него впечатления
не произвела. И о хороших манерах он ничегошеньки не знал, потому что, замерев
в трех шагах от меня, заявил:
– Привет. Надо поговорить.
Я решила не обращать внимания на невежу, по крайней мере,
пока не закончу. В конце концов, мы тут не только шлюх воспитываем, свою миссию
в тот момент я видела шире: нести культуру в массы. Виссарион, судя по всему,
был со мной согласен, хмуро поглядывал на пришельца и готовился вмешаться. В
общем, у парня были все шансы очень долго стоять у рояля в ожидании, когда
фортуна повернется к нему прекрасным ликом, но тут я обратила внимание на его
руки, точнее, на левую, на которой красовалась наколка в виде якоря.
– Привет, – ответила я, закончила музыкальную
фразу и поднялась. – Чем обязана?
– Ник меня вроде бы ищет, – сказал он, поглядывая
на меня с сомнением. – Не знаю, с какой стати…
– Так и шел бы к нему, – удивилась я.
– Мне бы для начала понять, в чем дело.
– Пойдем, – позвала я, и мы направились в
подсобку. Здесь Морячок устроился на шатком табурете и уставился на меня.
– Чего ему надо? – спросил со вздохом.
– Ты знал парня по кличке Француз?
– Твоего мужа? – усмехнулся он. – Ну, знал.
– Тебя как звать-то? – устраиваясь напротив,
проявила я интерес.
– Егором. Егор Платонов.
– Очень приятно, – кивнула я без иронии. –
Меня ты, судя по всему, знаешь.
– Ага. Так что за дела?
