– Наша переписка мне просто наскучила, как и наш
разговор сейчас.
– Простите мою настойчивость. Но в настоящий момент вы
неискренни. Я же знаю, поняла уже давно, вы хотели сообщить мне что-то важное.
«Так вот в чем дело, – мысленно хмыкнула я. – Мы
еще шпионим для любимого. Неужто она и вправду думает, что я ей доверюсь? Нет,
дорогая, Вадиму Георгиевичу придется придумать другой способ развязать мне
язык. – И тут же явилась мысль: – Так они уже знают? Догадываются, что
документы у меня? Еще бы им не догадаться, если я пустилась в философские
размышления, чересчур разоткровенничавшись. Сложить два и два совсем не трудно.
И вот результат». Я покачала головой в досаде, она восприняла это как ответ на
свой вопрос и вздохнула.
– Вы сколько угодно можете изображать из себя
пресыщенную светскую львицу, я знаю, что вы не такая, иначе вы не стали бы
писать мне них писем. Что-то мучает вас, Юля.
– Вам-то что до этого? – разозлилась я.
– Я хочу вам помочь, – сказала она так серьезно,
так искренне, что я на мгновение растерялась.
Трудно было поверить, что она пудрит мне мозги, стараясь
выслужиться перед своим любовником. Может, она ничего не знает о нем? Впрочем,
в такое было поверить еще труднее. Неужто не проявила интереса? Говорят; любовь
слепа. Моя именно такой и была. Впрочем, нет. Я не хотела видеть плохое, может,
и она тоже?
– Вы мне не поможете, – ответила я, торопясь
прекратить этот разговор. – Я хотела сказать: мне не надо помогать.
– Но вы ко мне почему-то обратились, а после нашей
встречи на Рождество вдруг замолчали. Я бы хотела знать причину. Ведь она есть?
«Зачем она все это говорит? – досадливо думала я,
хмурясь. – Зачем? Или действительно не знает?» Но она ждала ответа на свой
вопрос, и я ответила:
– Болтать о справедливости и прочем всегда легче, чем
следовать этому в жизни. – Получилось резче, чем я того хотела, но было
уже поздно. Взгляд ее изменился, теперь Елена смотрела сурово, черты ее лица
заострились и застыли, сделав его похожим на маску.
– В чем вы меня обвиняете? – тихо, почти по слогам
спросила она.
– У меня нет желания обвинять вас, да я на это и права
не имею. Забудьте наш разговор и живите себе спокойно.
– Вы не просто так это сказали, – покачала она
головой.
– Вот что, – не выдержала я. – Мы теряем
время, мне вам сказать нечего. Вы что-то там говорили про своего приятеля из
прокуратуры, честного и порядочного человека. Так вот, в следующий раз, когда
вам придет охота поболтать с ним обо мне, поинтересуйтесь заодно и своим
любовником. Ваш честный и порядочный наверняка расскажет вам много интересного.
Если захочет.
– Вы о Долгих? – Брови ее сошлись у переносицы,
между ними пролегла глубокая складка, сразу сделав ее старше на несколько
лет. – Я знаю, что вокруг его имени много разговоров. Так обычно бывает,
когда речь вдет об успешном человеке.
– Разумеется, – хмыкнула я. – Вы-то убеждены,
что он порядочный человек. Как же иначе? Хотите совет? Радуйтесь жизни и
начинайте писать для глянцевых журналов.
– Вы не имеете права так со мной разговаривать, –
повысила она голос, на нас стали обращать внимание, я досадливо поморщилась,
заметив это.
– Правильно. Я вообще не хочу с вами разговаривать.
Всего доброго. – Я поднялась и сделала шаг, она вскочила, наверное, решив
преградить мне дорогу. – Даже не думайте, – буркнула я, и она под
моим взглядом осела на стул, став похожей на резиновую куклу, из которой вдруг
выпустили воздух.
Я быстро покинула кафе, кусая губы в крайней досаде. Я была
уверена: через несколько минут Долгих узнает о нашем разговоре. Что последует
за этим, предугадать нетрудно. Злость на эту женщину прошла так же внезапно,
как и нахлынула. Во всем, что произошло, виновата я. Мне не следовало писать ей
этих писем и уж точно не стоило упоминать сейчас Долгих.
Вернувшись домой, я нервно бродила по комнате. Наверное,
ожидала появления Ника. Однако ничего не случилось. Ни в этот день, ни на
следующий. Прошло еще три дня, он не появился, нагрянувший вечером Рахманов вел
себя как обычно, в общем, выходило, что Елена о нашем разговоре промолчала.
Правда, был еще вариант. Они решили выждать время, понаблюдать, что я буду
делать дальше. Скоро им это надоест, терпением они никогда не отличались, и
тогда появится Ник.
Однако и на этот раз все пошло совсем не так, как я того
ожидала. Отправляясь к Виссариону, я встретила Елену в квартале от своего дома,
она нервно вышагивала в узком переулке от одного угла дома до другого. Она была
очень взволнованна, это я поняла сразу, лишь только увидела ее лицо.
– Здравствуйте, – сказала она, шагнув мне
навстречу, движения ее были чересчур стремительны, это лишь подтвердило первое
впечатление. – Я жду вас, – добавила она, как будто я этого не
поняла.
– Ясно. Вот только зачем?
– Нам надо поговорить. Я нервно хихикнула:
– Угораздило меня написать вам эти письма. Вы теперь
так и будете цепляться ко мне с разговорами? Кстати, вряд ли Вадиму Георгиевичу
понравится наша дружба.
– Меня это не волнует.
– Зато волнует меня.
– Почему? – спросила она.
– О, господи, – покачала я головой. – Отстали
бы вы от меня, в самом деле.
– Объясните, прошу вас.
– Он решит, что его подружке ни к чему водить со мной
дружбу. Разве не ясно?
– Нет, вы имели в виду совсем другое.
– Допустим. В любом случае вам здесь незачем болтаться.
Разумеется, если это не он вас послал, – не удержалась я и сразу пожалела
об этом.
– Он ничего не знает, – сказала она, и я ей разу
поверила, хотя с какой стати? Но что-то было в ее нервных движениях, в ее
словах, особенно в том, как она смотрела мне в глаза, зрачок в зрачок, и не
оставляло сомнений: она действительно ничего не сказала ему. Однако это еще не
говорит о том, что он не знает. Тяжко вздохнув, я размышляла, как бы внушить ей
мысль раз и навсегда прекратить наше общение, а она произнесла. – Я
разговаривала с ним.
– С Вадимом Георгиевичем? – не поняла я.
– Нет, – покачала она головой. – Со своим
другом.
– С честнейшим человеком?
– Прекратите, – резко сказала она. Я пожала
плечами:
– И что?
