– Тебе придется о них забыть, мой друг. Где ж я возьму
такую прорву денег? Не стоило тебе на меня тратиться. Или стоило? По-моему, то
доброе дело принесло тебе неплохие дивиденды. Ты-то умеешь всегда быть в
выигрыше.
Странно, но мои слова произвели на него впечатление. Вместо
того чтобы засмеяться, он посмотрел без намека на ухмылку и медленно произнес:
– Когда-нибудь ты меня все-таки достанешь, и я тебя
пристрелю. Я кивнула:
– Или я тебя.
Он немного подумал и согласился:
– Или ты меня.
Угрозы Ника я не принимала всерьез, давно научилась их
игнорировать, но сегодня они произвели впечатление, в его голосе было настоящее
бешенство, а еще обида. С какой стати, если он праздновал победу? Думать, что
его сильно огорчило мое предполагаемое предательство, я всерьез не могла. И тут
на ум пришли его слова о Дене. Хорошо зная Ника, я не сомневалась: произнес он
их не просто так. Парни Дена за мной приглядывают. А что, если… Я тряхнула
головой, не желая продолжать, но уже не могла избавиться от этой мысли. Зачем
Дену убийство Елены? Ответ прост: получить документы. Допустим. Только с какой
стати? Долгих никогда не был ему интересен, то есть их интересы ни разу не
столкнулись, они как две планеты кружили по своим орбитам, не принимая во
внимание друг друга. Впрочем, однажды Долгих обратился к нему, и Ден выполнил
заказ.
При воспоминании об этом я невольно поежилась. Может, Ден
решил, что неплохо бы запастись компроматом на черный день? А потом я вспомнила
его слова: «Я убью всех, кто тебе дорог». Его парни следили за мной, и наша
связь с Еленой перестала быть для него тайной. «Если он и убил ее, то вовсе не
из-за той давней угрозы», – поспешила я отвергнуть эту мысль. Все опять
упирается в бумаги. Нику они нужны, чтобы обеспечить себе сытую спокойную
старость, Дену, чтобы иметь возможность диктовать свои условия, если в этом
будет необходимость. Так кто из них?
Особо праздничным настроение Ника не назовешь, хотя я почти
не сомневалась: убийство его рук дело. В общем, я предавалась бесполезным
размышлениям на эту тему, хотя проку от этого не видела. Жизнь моя была
однообразна до отупения, и в этом, наверное, было спасение. Раз в неделю я
ужинала с Рахмановым, после чего он оставался у меня ночевать. Примерно раз в
две недели происходили короткие свидания с сыном (надо было очень постараться и
привести Рахманова в такое расположение духа, когда ему хотелось быть добрым и
щедрым, по крайней мере, ему-то это виделось именно так), по вечерам я
обреталась у Виссариона, ближе к обеду встречалась с Машкой, и мы старательно
делали вид, что все в нашей жизни хорошо или хотя бы сносно. Я делала вид,
чтобы избежать ненужных вопросов, а Машка… наверное, у нее были на то свои
причины. Так незаметно проходили дни, и я иногда с удивлением понимала: в
общем-то, таким образом живет большинство людей, и начинала представлять, что
мне уже тридцать или тридцать пять, даже сорок лет, но воображение отказывало и
рисовало все ту же картину: я за роялем в «Бабочке», играю Шопена и смотрю за
окно. Черт знает, может, в этом и крылся какой-то смысл? Время вроде бы
остановилось и не несет с собой ни сюрпризов, ни проблем? Так продолжалось до
тех пор, пока я не встретила Макса.
В тот день Машка отправилась на прием к психиатру, она
должна была посещать его примерно раз в месяц, это была чистая формальность, но
подруга всегда очень переживала, нервничала и всю дорогу повторяла: «Чего
доброго, опять упекут в психушку».
Обычно ее сопровождал Тони, но в этот раз он поехать не
смог, и я отправилась с ней. Мы договорились, что я буду ждать ее в баре, в
трех шагах от больницы. Я пила кофе и поглядывала на дверь, думая о Машке и
мало что замечая вокруг, оттого несказанно удивилась, услышав голос за своей
спиной:
– Привет, красавица.
Я повернулась и увидела Макса. Высокий, отлично сложенный,
он очень эффектно смотрелся в темных брюках и черном свитере под горло. Я бы
назвала его красавцем, если бы не знала наверняка: ему подойдет какое угодно
определение, но только не «красавец». Он был слишком опасен, чтобы нравиться.
Впрочем, сам он вряд ли сочтет комплиментом мои слова о его внешности, приди
мне охота сказать ему это, потому что относился к категории мужчин, которых
собственная внешность не занимает, у него были другие игрушки.
– Салют, – ответила я, пытаясь отгадать, случайна
ли наша встреча. Он сел рядом со мной, заказал кофе и спросил:
– Подругу ждешь?
– Ага. А ты тут что делаешь?
– Так, проходил мимо, – усмехнулся он.
Вот это вряд ли. Когда я вошла в бар, его здесь не было, а
прийти позднее он не мог, раз я сижу и пялюсь на дверь. Можно, конечно,
предположить, что он обретался в туалете, но двадцать минут это слишком, если
только у него не расстройство кишечника. Выглядел он молодцом, так что
расстройство, скорее всего, исключалось. Оставалось одно: он вошел через
служебный вход, а этому должна быть причина.
– Классно выглядишь, – заметил он.
Я решила, что сказать ему нечего, вот и болтает чепуху, и на
всякий случай порадовалась: значит, он здесь и правда случайно. Если уж ему
пришла охота поболтать, стоит поддержать разговор. По неведомой причине, Макс
ко мне неплохо относился, это ставило в тупик, но и обязывало: у меня и без того
полно врагов, чего ж их множить! Вот я и спросила, исключительно чтобы
поддержать разговор:
– Как там Ден?
Вопрос неожиданно вызвал у него замешательство, по крайней
мере, Макс не ответил ничего не значащей фразой «нормально», он немного
помолчал, а потом заявил:
– По-моему, он спятил.
– Ну, это не новость, – хмыкнула я.
Макс взглянул с неприязнью, моя веселость не пришлась ему по
душе.
– Знаешь, как он развлекается в свободное время?
– Понятия не имею.
– Развесил твои фотографии в комнате и лупит в них стрелками,
как в мишень, стрелы ложатся ровненько вокруг твоей головы.
– Я думала, он бьет в глаз, как белку, – хмыкнула
я. решив, что Ден и вправду спятил.
– А вот на это тебе рассчитывать не приходится, –
сурово отрезал Макс. Я вспомнила его слова во время нашей встречи в больнице,
когда там лежал Ден, и вздохнула.
– Прошел почти год, за это время ему следовало
успокоиться либо свернуть мне шею.
– Он развесил твои фотографии по всему дому. Я насчитал
двадцать штук. Можно было бы решить, что он свихнулся от любви, если бы я не
знал наверняка, что он испытывает к тебе прямо противоположные чувства.
