– Наверху, – удивился он. – Где же еще? Да ты
не нервничай: когда она звонила, в рюмочной никого не было, только участковый
наш, хороший мужик, между прочим. – Аркаша вместе со мной вошел в
дом. – Сегодня у нас вообще тихо, занимались санитарной обработкой.
Открылись к обеду, алкашей Верка разогнала, вот и были только Федорыч, да минут
двадцать назад парень пришел… Куда он делся-то? Шашлык заказал… Вот ведь…
Мы стояли напротив пустого зала, только за ближайшим к
стойке столом сидел мужчина в милицейской форме и с удовольствием пил чай,
болтая с барменшей.
– Парень? – переспросила я, мысль еще не облеклась
в слова, а я уже бежала наверх, туда, где была комната без окон, и грудь
распирало от крика, потому что я сразу увидела: дверь в комнату приоткрыта.
Я замерла в трех шагах от этой двери. Сзади, тяжело дыша,
бежал Аркаша. Я глотнула воздуха и вошла.
Машка лежала на полу, половину черепа разнесло выстрелом в упор,
на меня пустой глазницей смотрела страшная кровавая маска.
– Ух ты, господи, – простонал Аркаша.
– Как парень выглядел? – спросила я и стала шарить
по карманам в поисках сигарет. Я стояла лицом к двери, чтобы не видеть Машку.
Аркаша пожал плечами:
– Светловолосый, рожа мерзкая, глаза какие-то чудные,
похоже, наркоман, лет тридцать.
– Ник, – кивнула я. – Сам пришел.
– Что делать-то, а? – нервно оглядываясь, спросил
Аркаша. – Ментов вызывать? Уходи, – сказал он мне, – я им
что-нибудь наплету, скажу, она комнату у меня снимала… черт… надо же, связался
с вами. Уходи, – повторил он.
Я боялась еще раз увидеть растерзанное лицо Машки, но
покинуть ее тоже не могла, как будто она притягивала меня, просила «не уходи»,
и тут я поняла, что спешить мне некуда.
– Чего ты стоишь? – накинулся на меня
Аркаша. – Мало мне проблем? Ей ты уже не поможешь.
Так и есть. Не помогу. Я подумала о Тони. Как это страшно,
что он ждет ее, надеется, а ее уже нет… Я должна проститься с ней, сказать
что-то… наверное, должна. Только я не знала, что. В голове стоял ровный гул,
как будто где-то вдали надсадно били в барабаны.
Я подошла к Машке и взяла в руки ее еще теплую ладонь,
пальцы были неподатливы, когда я целовала их. Машки нет. Нигде. И что бы там ни
болтали проповедники всех мастей, никогда не будет.
– Прости меня, – сказала я единственное, что
пришло в голову.
– Аркаша, – донеслось снизу. – Что там у тебя
за крики? Случилось чего?
– Да уйдешь ты, наконец? – зашипел Аркаша.
Я резко выпрямилась, Машкина ладонь упала на пол, и я пошла
к лестнице. По ней поднимался участковый, задрав голову вверх. Я поравнялась с
ним, он посмотрел как-то странно и тут же отвел взгляд, слишком поспешно,
слишком нервно, и я вдруг поняла: не было никакой прослушки. Он просто увидел
Машку, случайно оказавшись в рюмочной в тот момент, когда она спустилась
позвонить. Я знала, как работает Ник. Машкина фотография наверняка была у всех
его приятелей – ментов, и этот один из них. Он позвонил Нику и, ожидая его,
сидел и болтал с барменшей, боясь, что птичка упорхнет, чего доброго. И о
комнате наверху он знал и отвлекал тетку, чтобы Ник беспрепятственно мог
подняться. Я остановилась и внимательно посмотрела на него, хотела запомнить
его лицо, вот такое, с ускользающим взглядом, губами, которые нервно дергались.
– Чего случилось-то? – спросил он.
– Горе у меня, дядя, – ответила я. – Большое.
А у кого-то, может, счастье.
– А-а-а… А что за крики?
– Аркаша объяснит, – ответила я, обходя его. На
мгновение мне показалось, что мент меня остановит, но он прижался к стене, и я
прошла мимо него по узкой лестнице.
– Федорыч! – донеслось сверху. – Иди скорей
сюда…
Я быстро спустилась вниз, направилась в переулок, села в
машину. За окнами мелькали дома, а я не могла понять, куда и зачем еду. «Надо
было остаться с ней», – вяло подумала я и стиснула зубы. Машки нет, и «с
ней» – значит, нигде и ни с кем. Вот так.
Какое-то время я бессмысленно петляла по городу, пока опять
не подумала о Тони. Надо ему позвонить. Эта мысль вызвала острую боль. Я
притормозила, вышла из машины. Заметив скамейку, устроилась на ней, сидела и
разглядывала свои ноги. Я не знала, сколько прошло времени, может, час, может,
больше. Вновь подумала о Тони, но так и не смогла заставить себя позвонить ему.
В конце концов я поехала домой. Прошлась по квартире, взгляд
останавливался на давно знакомых вещах, и все здесь казалось мне чужим.
Двигаясь очень медленно, точно я вдруг ослепла, собрала кое-какие вещи, сложила
их в спортивную сумку. Достала из шкафа берет, Машкин подарок, долго держала
его в руках, потом кинула в сумку. Прошла в ванную, где у меня был тайник,
достала пистолет, сунула его за пояс джинсов. Телефон в прихожей вызывал острую
неприязнь, едва ли не ненависть.
«Я должна позвонить Антону», – вновь подумала я и
представила, как он нервно ходит по квартире, ждет, надеется. Я не знала, что
скажу ему, и все-таки набрала номер. Он снял трубку сразу же, наверное, стоял
возле телефона.
– Юля, – услышала я его голос и поежилась.
– Я опоздала, – с трудом выговорила я. –
Машки нет.
– Что? – растерялся он.
– Машки больше нет, – повторила я. – Рюмочная
на Третьякова, это в Саблино, сейчас там, наверное, милиция, – сказала я и
добавила: – Простите. – Я хотела повесить трубку, но он вдруг крикнул:
– Подождите. Где вы? Что вы собираетесь делать?
– Простите, Тони. – Я торопилась закончить
разговор, мне было невыносимо слышать его голос и думать о Машке.
– Стойте, – взмолился он. – Я должен
похоронить ее, – потерянно произнес он. – Обещайте, что вы мне
позвоните.
– Да, конечно.
Я повесила трубку и вдруг подумала: когда ты один, все
становится проще. Не надо ни о ком заботиться, наверное, поэтому у тебя больше
шансов выжить. Только вот зачем?
Я прикинула, где сейчас может быть Ник. Наудачу позвонила в
несколько мест, где он, вполне возможно, пьянствует сейчас в компании друзей.
Мне повезло почти сразу. Охранник из ночного клуба сообщил, что Ник сидит у
них.
– Не говори ему, что я звонила, – попросила
я. – Эта сволочь от меня прячется, а мне надо его повидать.
