– Ник был уверен. В этих вопросах я склонна ему верить.
Мы вошли в холл, Антон стал оглядываться:
– Он здесь жил?
– Конечно, нет. Как-то раз я уже тут пряталась.
– Что за тип этот Ник?
– Обычная сволочь. Почему вы спросили?
– Пытаюсь понять, что у вас были за отношения.
– Вообще-то он был моим другом. Не смотрите так. Есть
вещи, которые трудно объяснить. Есть хотите? Могу что-нибудь приготовить. Мобильный
вам придется выбросить, на второй этаж не подниматься, свет не включать, жалюзи
не поднимать. Я сплю вон там, а вы найдите себе подходящее место. Есть хотите
или нет?
Тут я поняла, что он меня не слушает. Стоит и пялится в одну
точку. Я проследила за его взглядом и невольно вздохнула. Он смотрел на семь
фотографий, что были развешены на стене, точнее, на ту, что была перечеркнута
фломастером.
– Так вы… – с трудом выговорил он. – Вы
действительно это сделали?
– Можете переночевать здесь, – сказала я, надеясь,
что он поймет меня правильно.
– Рахманова вы тоже убьете? – спросил он, кивнув
на портрет.
– Нет. Не могу я оставить круглым сиротой собственного
ребенка.
Тони взглянул на часы, машина вышла ровно в девять, а в
девять десять была на перекрестке. Я наблюдала за ним из окна соседнего дома.
Заметила, как он удовлетворенно кивнул, лучшего места и впрямь не найти. Лицо
его было спокойным и сосредоточенным, мне казалось, будто я читаю его мысли.
Сейчас он думает о предстоящем убийстве как о возможном и даже естественном
событии и тут же мысленно чертыхается. Он считает меня сумасшедшей. Сначала он
еще надеялся, что мои намерения – следствие отчаяния и ненависти, которые
отступят перед доводами разума. Но со временем понял, что мое решение не изменится,
более того, мы начали готовиться ко второму этапу (щадя его чувства, я называла
предстоящее убийство именно так), накануне я перекрасила ему волосы и теперь
пыталась привыкнуть к его новому облику. Когда он начинал насмехаться над этой
конспирацией, я неизменно отвечала: «Помолчите, я лучше вас знаю, что делать».
Само собой выходило, что командовала парадом я.
Накануне весь день, обложившись картами, я составляла
ежедневный маршрут предполагаемой жертвы и в результате местом покушения
избрала перекресток, возле которого Антон сейчас и находился.
Убеждение в том, что я спятила, по-моему, приводило его в
ужас, но бросить меня одну, с его точки зрения, было бы подлостью, хотя я
придерживалась другого мнения. Временами мне все-таки казалось, что в глубине
его души зрело сомнение в своей правоте и моем сумасшествии. В конце концов, он
махнул на все рукой и просто делал то, о чем я просила. Роль подчиненного его
ничуть не оскорбляла, по-моему, он даже считал это правильным, хотя мужское
самолюбие время от времени начинало бунтовать, и тогда он подолгу изводил меня
критическими замечаниями. Так было, когда мне взбрело в голову перекрасить его
волосы. Иногда он злился на меня, чаще, наверное, жалел, время от времени ему
на ум вдруг приходила мысль, что у меня есть право вершить суд, которого, по
его убеждению, никогда не было и не могло быть у него. Одно я знала точно; он
не собирался мстить за Машку, такие мысли вряд ли приходили ему в голову. Мне
казалось, о ней он вообще думал редко, не потому, что успел свыкнуться с
утратой, а потому что мир, в котором он вынужден жить теперь, вовсе не его мир,
его мир треснул, раскололся на части, и вместе с ним рухнуло все, даже любовь.
Как-то не очень получается тосковать о былом, когда по пятам ходят убийцы и ты
сам готовишься убить человека.
Он тщательно проверялся, прежде чем свернуть в переулок.
Через несколько минут и я появилась там.
– Чего вы ухмыляетесь? – спросила хмуро.
– Чувствую себя бесстрашным героем боевика, –
ответил он и добавил с печалью: – Чертовщина.
– По делу что-нибудь скажете? – проявила я
интерес.
– Вы правы, перекресток лучшее место. Время сходится.
– Скорее, это идея Ника, а в его способностях я не
сомневалась.
– Вас послушать, так он просто гений.
– В своем роде.
Лицо Антона едва заметно дернулось, но я успела уловить это
движение.
– Завтра вам вовсе не обязательно участвовать в
«акции».
– Да замолчите вы! – резко оборвал он меня.
– Как вы мне надоели, – разозлилась я. –
Только изводите своими дурацкими разглагольствованиями.
– Кто кого изводит, еще вопрос, – съязвил он.
Отношения у нас не складывались. Мне очень хотелось, чтобы
он уехал, и не потому, что он считал меня сумасшедшей, мне казалось, одной
будет легче, в себя-то я верила, а вот он вызывал беспокойство. И все-таки мне
страшно было подумать, что он может и впрямь уехать. Меня раздражало его глухое
сопротивление, его ворчливое издевательство над моими планами, и вместе с тем
его присутствие, даже его язвительность успокаивали.
– Нам нужен мотоцикл, – нарушил он
молчание. – Если после покушения мы поедем прямо, шансов уйти будет мало.
Лучше всего развернуться и гнать против движения. На мотоцикле это проще. И
подобраться к его машине тоже.
– Я не умею водить мотоцикл, – сказала я.
– Я умею. Предлагаю следующее. Вы ждете меня вон в том
переулке, я догоняю его на перекрестке…
– Не пойдет, – покачала я головой.
– Это еще почему?
– Стрелять буду я.
– Вы мне что, не доверяете? – разозлился он.
– Кто знает, какие мысли придут вам в голову, –
пожала я плечами. – Это во-первых. Во-вторых, стрелять надо наверняка,
управляя мотоциклом, сделать это довольно трудно, так что надо идти вдвоем.
– Где возьмем мотоцикл? – поморщился он, наверное,
в очередной раз поймав себя на мысли, что думает о предстоящем убийстве как о
чем-то вполне вероятном.
– Придется угнать.
– Угнать, конечно, можно, но проще купить. Вы говорили:
деньги у вас есть.
– Ага. Ник оставил мне наследство, двести пятьдесят
тысяч долларов.
