– Пытаюсь понять, – развел он руками. – Для
тебя он в Англии недоступен, но для меня… Вполне вероятно, что ты его скоро
увидишь.
Я замерла, сцепив зубы. Он поднялся, подошел сзади и
наклонился ко мне:
– Интересно, как ты поведешь себя, если твой ребенок
окажется здесь? Продолжишь скалить зубы или это будет совсем другое шоу? Вот
видишь, милая, он еще за тысячи километров отсюда, а смеяться тебе уже
расхотелось. А ты говорила: фантазии у меня нет, есть, есть, не сомневайся.
– Надо было добить тебя там, в машине, – тихо
сказала я.
– Кстати, а почему ты этого не сделала?
Он продолжал стоять за моей спиной, шепча мне в ухо, и от
этого становилось еще более не по себе.
– Какая разница? – отмахнулась я.
– Для меня разница есть. Так почему?
Он наконец-то выпрямился и отошел, мне стало легче дышать.
Ден сел в кресло рядом и теперь смотрел мне в глаза внимательно, точно хотел
что-то прочитать в них.
– Ну, так почему? – нетерпеливо повторил он
вопрос.
– Испугалась, – пожала я плечами и поспешно отвела
взгляд.
– Чего?
– Хоть ты и мразь, но стрелять в человека в упор…
– Вот как? А другой причины не было? – голос его
стал вкрадчивым, едва слышным.
– Другой причины? – не поняла я.
– Да, милая, да. Чего ты на самом деле испугалась?
– Ты и вправду чокнутый, Ден. – Я попыталась
отодвинуться от него, но он взял меня за руку и притянул к себе.
– Я тебя простил, – усмехнулся он. – Я
простил, потому что знаю о тебе чуть больше, чем ты сама о себе знаешь. Я помню
твое лицо, когда ты смотрела на меня. Как мне было жаль тебя, девочка,
невыносимо жаль. – Я попробовала вырвать свою руку, но он только крепче
сжал ее. – Когда ты узнала, что я жив, какое чувство было первым? Вспомни,
ну?
– Досада.
– Врешь, – покачал он головой. – Какой в этом
смысл? Я и так знаю. Но ты не хочешь в этом признаться, даже самой себе. В этом
все дело. Проще всего мне было сдохнуть там, в машине. Но я не мог себе этого
позволить. Знаешь почему? Тогда у тебя не было бы шанса все исправить. В
больнице я ждал тебя, ждал, что ты придешь и скажешь… А ты с порога принялась
кривляться, и стало ясно: ты опять ничего не поняла, не желаешь понимать. Что
ж, придется тебе помочь.
– Ден, о чем ты говоришь? – спросила я, больше не
обращая внимания на свой дрожащий голос.
Он засмеялся:
– Я отвечу, а ты опять скажешь, что я спятил. Нет, милая,
я дождусь, когда ты сама мне скажешь. Возможно, на это уйдет много времени и
нервов, твоих и моих, но что делать.
– Прошу тебя, не трогай моего ребенка, – попросила
я тихо.
– Занятно, правда? Ты считаешь меня мразью, ненавидишь…
ведь так? И вместе с тем обращаешься с такой просьбой. И надеешься, что я,
мразь, тебе не откажу. Полный бред. Это на первый взгляд. А на самом деле… что
на самом деле, сладкая? Тебе просто надо чуть-чуть помочь. Вот увидишь, ты
будешь молиться на меня, как на икону. Кстати, я могу отпустить этого парня, ты
права, он здесь ни при чем. Даже если он трахал тебя все это время, я, так и
быть, закрою на это глаза. Ну, так что? Договорились? Цену ты знаешь.
– Мне нет до него дела, – отрезала я.
– Серьезно? А как же человеколюбие? Стоит нам
спуститься в подвал, кликнуть моих собачек, и ты начнешь скулить: «Не делай
этого, Ден». Разве не так? Хочешь, проверим? Но если я начну спектакль, то уже
вряд ли захочу остановиться.
Он поднялся, подошел ко мне и погладил мое плечо:
– Раздевайся, сладкая. И привыкай играть по моим
правилам.
– Тебе в самом деле стоит отрубить мне ручки и
ножки, – усмехнулась я. – Потому что при первой возможности я тебя
придушу.
– В этом-то вся прелесть, милая, – ответил он.
Я проснулась от яркого света, надо мной стоял Макс и
насмешливо улыбался.
– Подъем. – Я быстро огляделась, плохо соображая
спросонья. – Он занят делами, – сообщил Макс. – Хотя, с моей
точки зрения, его уже давно ничего не интересует, кроме того места, что у тебя
между ног. Но если он занят, тебе ни к чему прохлаждаться в его постели. Сейчас
последует воспитательный момент. Кажется, сие называется «метод кнута и
пряника». Пряник – это то, что было до сих пор, – засмеялся Макс. –
Как он тебе, пришелся по вкусу?
– Ты не слишком много болтаешь? – вздохнула я и
поинтересовалась: – Одеться можно? Он бросил мне халат.
– Просвети меня по поводу кнута.
– Сейчас сама увидишь. Идем.
Макс прошел к двери, распахнул ее и кивнул мне.
– Где Антон? – понизив голос, спросила я. –
Он обещал его отпустить.
– Да? Наверное, ты была недостаточно
убедительна, – засмеялся Макс, но, взглянув на меня, добавил тише: – Не
беспокойся, с ним порядок. Если рыпаться не будет, может, все и обойдется.
Мы спустились сначала на первый этаж, потом в подвал. Здесь
было холодно, плиты под босыми ногами казались ледяными.
– У вас здесь что, пыточная? – невесело
усмехнулась я, оглядываясь.
– Скорее, тюрьма, – серьезно ответил Макс,
наклонился и отпер замок на решетке, поднял ее, под ней была яма, глубокая, но
узкая и длиной с метр, не больше. – Твое постоянное место
жительства, – кивнул на нее Макс. – Если вы, конечно, скоренько не
договоритесь.
– И что я тут буду делать? – пытаясь продлить наш
разговор, спросила я.
– А здесь ничего делать нельзя, – пожал он
плечами. – Можно только стоять. Я сам не пробовал, но спецы утверждают,
что это очень неудобно. – Он ухватил меня за руки и легко, точно я ничего
не весила, спустил в яму. Встав на одно колено, запер решетку. – Правила
простые: надоест стоять, придумай причину, по которой он захочет тебя отсюда
выпустить.
– Надеюсь, ты от всего этого получаешь
удовольствие, – съязвила я.
– Ни малейшего. Ты же знаешь, будь моя воля, я бы тебя
давно уже пристрелил. Но он об этом даже слышать не желает. За стеной дежурный,
если что, кричи громче.
