Возле каждого из казачьих костров сидел дежурный, следил за огнем. В одном из них Уваров с удивлением узнал Новицкого. Ротмистр расположился на стволе спиленного дерева, изредка подбрасывая порубленные ветки деревьев в костер. На его плечи была накинута бурка, а фуражка и снятая шашка лежали перед ним на седле.
– А вы почему не спите, ротмистр? Вы же офицер, подчиненных у вас хватает, могли бы и отдохнуть.
– Не могу заснуть. Бессонница одолела, господин полковник, – негромко ответил Новицкий. – Присаживайтесь к огоньку, если есть желание.
Олег повернулся к Синице:
– Назар, иди отдыхать. Я здесь останусь. Не переживай, все будет нормально.
После того как ординарец, козырнув, скрылся в темноте, Олег расстегнул свой бушлат и, сняв фуражку, присел рядом с ротмистром.
– Как настроение, Михаил Николаевич? Смотрю, что-то вы загрустили…
Новицкий молча посмотрел на Уварова, затем вытащил из-под бурки бутылку и протянул ее Олегу:
– Не желаете ли коньячку-с, Олег Васильевич? Знаете ли, помогает немного разобраться в себе. Хотя доктора и отрицают это, но для нормального русского человека коньяк лучше любого психолога. Да и от насморка помогает.
– Не откажусь. А то действительно продрог. Ночи здесь холодные, да и накупались мы все сегодня изрядно, – ответил Уваров. Взяв из рук Новицкого бутылку, он сделал пару небольших глотков. Коньяк оказался отличным. Он словно пытался проникнуть в душу, согревая каждую клеточку организма. – Все же лучше спирта, что нам выдали.
– Извините, но спирт и самогон пить не могу, хотя несколько раз и пробовал, – пояснил ротмистр. – Аллергия у меня на них. А вот коньячок и шампанское я уважаю.
– А откуда у вас этот коньяк? Похоже, французский… – Уваров попытался разглядеть в свете костра этикетку. – Случайно не из ваших запасов?
– Нет. У нас в запасе только украинский самогон. Это ваш сержант-артиллерист Левченко моих терцев, своих земляков, угостил. А они ему самогонки подкинули, – разъяснил Новицкий. – У меня его брат служит, да еще несколько человек из одной с ним станицы. Но мои пить его не стали, самогонка им лучше, чем коньяк. Мне отдали… Этот коньяк, как он пояснил, – немецкий трофей.
– Ах да, – вспомнил Олег. – С бронетранспортера. Мне лейтенант Григоров тоже предлагал.
Сделали еще по паре глотков. Посидели, помолчали, глядя на веселые огоньки разгоревшегося в ночи костра.
– Михаил Николаевич, а как вы со своим отрядом на том озере оказались? – поинтересовался Уваров.
– Вы не поверите, – усмехнулся ротмистр. – Иван Сусанин нас, как поляков под Москвой, завел. Проводник, из местных, пообещал путь короткий показать. А на поверку большевиком оказался. Завел нас и бросил в лесу. Хотели его шлепнуть, да он вовремя пятки салом смазал.
– Если вам не тяжело, расскажите о себе, а то я про ваше время только по книгам да кинофильмам знаю. Мне интересно вас послушать, – попросил Олег.
– А что рассказывать-то? У меня типичная судьба русского офицера. Родился, учился, служил, воевал. Теперь вот сюда попал вместе со всеми, – промолвил Новицкий. – Я один из многих, от других ничем не отличаюсь.
– Вот ведь как получается! Сколько бы лет ни прошло, а у русских офицеров ничего не меняется, – воскликнул Уваров. – У меня похожая судьба. Тоже – родился, учился, служил и воевал. Правда, в моем времени у меня еще жена и дочь остались. А у вас остался там кто-нибудь?
– Нет. Моих всех в восемнадцатом году большевики убили. И жениться я не успел, – ответил ротмистр. Немного помолчав, он продолжил: – Я ведь из богатой дворянской семьи. Род Новицких давно дому Романовых служит, еще с восемнадцатого века. И все время в гвардии.
– А сколько вам лет?
– Две недели назад тридцать два исполнилось.
– А откуда вы родом?
– У нас есть большое имение под Псковом. Вернее, было… Вот я там и появился на свет божий в семье потомственных военных. Мой отец – генерал, еще в Болгарии с турками воевал. Он поздно женился. Нас в семье двое детей было: я и сестрица младшая, Танечка.
Уваров отметил, как изменилось лицо ротмистра, куда-то исчезла холодность и внешнее безразличие, вместо них появилась улыбка обычного живого человека, горячо любящего свою семью.
– Я ведь о другой карьере, кроме как о военной, даже и не мечтал, – продолжал Новицкий. – Дед был кавалеристом, отец – генерал от кавалерии… Поэтому, как возраст подошел, сразу же поступил в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге, которое закончил с отличием, а затем и Главную гимнастическо-фехтовальную школу. Некоторое время даже в ней инструктором по фехтованию был. На первенстве Петербургского военного округа занимал призовые места по бою на штыках и на эспадронах. С тысяча девятьсот четырнадцатого года служил в лейб-гвардии гусарском его величества полку, место дислокации – Царское Село. В нашем полку много знаменитых людей и царских особ служило, в том числе и мой любимый поэт Лермонтов Михаил Юрьевич.
– А на фронте с какого времени?
– Да чуть ли не с самого начала войны. Наш полк в составе второй гвардейской кавалерийской дивизии был отправлен на Северо-Западный фронт. Участвовал в Восточно-Прусской, Лодзинской и Сейнской операциях. В августе семнадцатого я получил тяжелое ранение двумя пулями – в грудь и левое предплечье. На юг на лечение меня отправили. Я к тому времени уже ротмистра получил и отдельным эскадроном командовал. Хотел домой поехать, но не случилось… Большевики переворот устроили. Так и застрял под Таганрогом. А в мае восемнадцатого узнал, что наш полк расформировали. Снова хотел домой вернуться, но там уже немцы стояли… Потом новая война началась, с большевиками…
– А награды имеете?
– А как же! Я ведь боевой офицер, а не кисейная барышня, – гордо вскинул голову Новицкий. Стало заметно, что он немного захмелел и у него развязался язык. – Награжден орденом Святой Анны «За храбрость», орденом Святого Станислава третьей степени с мечом и бантами, орденом Святого Георгия четвертого класса и Золотым Георгиевским оружием…
– А где все ваши награды? Что-то я их не вижу?
– Сейчас не время их показывать. А вот шашку могу показать. Прошу взглянуть.
Ротмистр немного приподнялся, поднял шашку и протянул ее Уварову. Ножны, рукоять шашки с гардой и дужкой были покрыты золотом. К рукояти был привязан темляк из георгиевской ленты. На эфесе миниатюрный Георгиевский крест.
– А что с семьей вашей случилось?
– Я об этом случайно узнал. Как-то в поезде встретил человека из нашего имения, он мне и рассказал, что всю мою семью большевики зверски убили. Пьяная солдатня, возглавляемая комиссаром, разграбила усадьбу. Маму сразу застрелили, а отца-старика, как генерала, распяли на воротах. Сестренку изнасиловали и потом штыками закололи. А ей всего восемнадцать лет было! Так большевики приказы Ленина и Троцкого исполняли по уничтожению дворянства как класса.
