Фред . Вы связались с Нью-Йорком?
Делегат . ООН изучает досье. Скорее всего, ВОЗ не успеет. Они говорят, что им потребуется еще месяц.
Фред . Черт! Я же дал им детальный план, но я же не могу разорваться! Сколько у нас доноров на сегодня?
Делегату не удается сдержать смех, когда в зал врывается группа возбужденных толстяков. Один из служащих оттесняет их к выходу.
Делегат . Сейчас у нас в списках шесть тысяч человек, ждущих своей очереди.
Служащий за компьютером. Через неделю их будет втрое больше. Согласно расчетам, первые двести тонн липозы можно отправить до конца месяца.
Фред . Это недостаточно быстро, черт побери! Если учесть еще фазу гомогенизации, то мы не сможем начать раздачу раньше, чем через сорок дней!
Первый военный . Вероятно, вы правы, но если вспомнить, что некоторые страны ждут этого момента несколько столетий…
Служащий за компьютером . Вот именно, возникнет проблема приоритета.
Второй военный . Ну, этим мы займемся (улыбается). Месье Френель, я не могу не думать обо всех этих извергах, наживающихся на благотворительности, на этих пиратах, перехватывающих продовольственные грузы и остающихся безнаказанными. Теперь, когда у нас есть этот жир, им всем придет конец.
Фред . Липоза – единственное сырье, которое нельзя использовать в коммерческих целях.
Служащий за компьютером . Вот это да! Не иметь возможности разжиреть на жире!
Телефонистка . Месье Френель! С вами хотят поговорить из Министерства здравоохранения.
Фред (раздраженно ). А что вы ответили Министерству иностранных дел?
Телефонистка . Перезвонить завтра утром.
Фред . Скажите этим то же самое.
Входят Эвелин и Мария. Фред быстрыми шагами направляется к ним.
Фред (обращаясь к Эвелин ). Тебя наконец оставили в покое?
Эвелин . Они хотят сделать еще ряд анализов через неделю.
Фред . Но я же уже сделал все, которые только можно придумать. Ты, видимо, совсем устала?
Эвелин. Я горжусь этим…
Делегат (шепотом, обращаясь к Фреду ). Скажите, профессор… Я хочу попросить вас о небольшом одолжении… Это все моя жена… Она не дает мне житья каждый вечер… хочет пройти без очереди… Ей нужно избавиться от пяти килограммов лишнего веса.
Фред, ошеломленный, возводит глаза к небу.
В конце концов я понял, что скрывается за исчезновением Шарлотты. Она просто решила посмотреть, смогу ли я понять, почему она ушла. Посмотреть, смогу ли я прожить без нее. Посмотреть, смогу ли я найти ее. Я приму ее вызов, как только закончится «Сага». Через несколько недель я с полным правом смогу заявить, что у меня есть профессия! Я слишком близок к цели, чтобы бросить все именно сейчас.
Все члены команды заметно нервничают, ожидая Старика, который отправился к Сегюре обсудить последние пять серий. С того момента, как наш дорогой продюсер вбил себе в голову, что должен руководить событиями, он почувствовал в себе призвание к профессии сценариста. Уже начало десятого, а Старика все нет. Тристана тоже нет, он очень подружился с Вильямом и сейчас сидит в монтажной.
– Тяжелее всего видеть, как братишка карабкается по лестнице, – вздыхает Жером. – Он напоминает мне дешевую куклу, у которой вывихнута лодыжка.
– Что он там делает, в монтажной?
– У Вильяма стоит сверхсовременная американская аппаратура. Здоровенный агрегат, который делает виртуальные штуки и синтезирует изображение. Я не очень разбираюсь в этой технике, но Тристана она просто завораживает. Ему нравится присутствовать при создании образов, а не смотреть на конечный результат.
Из коридора опустевшего здания до нас доносятся быстрые шаги Старика. Он вбегает в комнату и со вздохом облегчения садится на диван. Я хватаю его пачку «Голуаз» и прикуриваю ему сигарету. Жером протягивает ему пиво.
– Дети мои, можете не благодарить меня, хотя партия была трудной. Казалось, что я играю в шахматы против армии недоброжелателей, которые то и дело украдкой передвигают фигуры. Даже работа с Маэстро никогда не была настолько сложной. Сегюре очень не нравится история Камиллы и террориста, он хочет, чтобы мы изменили финал. А еще он хочет, чтобы мы сделали более понятной сцену, где Джонас в день своего тридцатитрехлетия терзается страхом, так как это «слишком иносказательно, слишком метафорично для утреннего зрителя». Кроме того, он считает, что липоза – это «оригинальный ход, но лучше не развивать тему возможных последствий». Он также не понимает, во что впутывается Милдред с тем, кого он называет дикарем. Он сделал мне несколько предложений, одно абсурдней другого: Существо учится говорить, начинает носить одежду и обнаруживает, что является незаконным сыном черт знает какого принца в изгнании…
– А он не желает, чтобы Существо сообщило номер своего страхового полиса и удостоверения на право голосования? – ухмыляется Жером.
Матильда с трудом сдерживает гнев, услышав, что Сегюре покушается на ее персонажей. Она способна воспринимать лишь осторожную критику, идущую от нас.
– И как вы отреагировали на весь этот идиотизм, Луи?
– Я сказал, что не может быть и речи, чтобы что-то менять. Думаю, он с удовольствием раскроил бы мне череп топором. В его глазах можно было прочесть: «Вы хотите поиграть в учеников чародея, однако я вам этого не позволю».
Жесточайшие схватки с Сегюре происходят все чаще. Нам приходится расшифровывать каждую его фразу, чтобы понять, что за ней кроется. Не слишком приятно искать скрытый смысл в словах единственного человека, который должен нас поддерживать.
– Мне осточертело целыми днями ломать голову, чтобы понять, почему люди так говорят и какие у них задние мысли, – бурчит Жером.
– Бесполезно бороться с обычной двусмысленностью языка, – вздыхает Матильда, – мы все то и дело лжем, даже не желая этого.
– Самое грустное – это засилье слов-паразитов, – говорит Старик, – что лишает речь остроты и естественности.
Лукавишь, любезничаешь, используешь дежурные перифразы, а в результате не можешь быть уверенным, что сумел донести свою мысль. Я даже размечтался о языке, на котором нельзя говорить туманными или цветистыми фразами. О языке, на котором не смогут общаться льстецы и подхалимы.
– Вместо того, чтобы заговаривать зубы, – говорю я, – достаточно четырех точных искренних фраз, чтобы выразить все, что думаешь.
– Представляю, какое тогда начнется светопреставление! Матильда, конечно, права, но я уверен в одном: искренность гораздо привлекательнее лицемерия.
– Всего четыре фразы…
