На экране снова сменяются кадры. Камилла выглядит все более привлекательной. Разумеется, здесь не обошлось без Сегюре. Теперь актриса, играющая Камиллу, позирует в модных журналах и делится советами по уходу за кожей. Она успокаивает журналистов: «Нет, Камилла не покончит с собой». Сейчас мы видим ее на экране вместе с Педро Менендесом «Белым», террористом-кафкианцем, в баре какого-то роскошного отеля. Воспользовавшись моментом, когда Педро отдает приказания по телефону, она поправляет микрофон, который Джонас прикрепил ей между грудей. Она якобы принимает Менендеса за крупного экспортера. Он считает ее высокооплачиваемой девицей по вызову. Они беспечно болтают, потягивая коктейль, когда Менендес неожиданно спрашивает, приходилось ли ей видеть мертвецов.
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Отвечайте.
– Нет, никогда не видела.
– Даже умершего дедушку, даже человека, погибшего в автокатастрофе?
– Нет.
– Жаль. Невозможно представить, что такое внутреннее спокойствие, если никогда не держал в руках мертвеца. Тем не менее, как вы знаете, я противник идеи смерти. Я считаю, что люди должны просто исчезать, испаряться, растворяться в природе.
– Пантеистское видение смерти?
Она настолько непроизвольно перебивает Менендеса, что тот не может прийти в себя от изумления. Камилла не знает, как исправить свою оплошность.
– Я забыл, что во Франции даже шлюхи имеют образование.
Он бросает быстрый взгляд на часы и говорит:
– Выбирайте: или вы идете в бар и приносите мне еще стаканчик, или садитесь рядом, чтобы я мог ласкать вашу грудь.
Взволнованная, Камилла прижимает руку к груди, где у нее спрятан микрофон, но затем все же придвигается к Педро. Тот сильно обнимает ее и прижимает к спинке сиденья. Через секунду раздается оглушительный взрыв и несколько изувеченных тел ударной волной относит в разные стороны. Камилла остается невредимой.
– Для этого взрыва я потребовал три лишних трупа, – говорит Жером.
– Тебе не на что жаловаться, еще месяц назад за такую сцену с твоей зарплаты удержали бы стоимость эластичных бинтов.
– Нам еще далеко до американских спецэффектов, но я должен признать, что взрыв выглядел впечатляюще. Они даже устроили трюк с каскадером, когда Мордекай бросается с башни.
– Мордекай? Разве мы не отправили его на тот свет в 30-й или в 31-й серии?
– Он невероятно богат. С таким состоянием можно выпутаться из любой ситуации, даже избежать смерти. Во всяком случае, никто еще не пожаловался, снова увидев его на экране.
Иногда меня мучает именно эта проблема. Что будет дальше, если Сегюре лишит нас такой безграничной свободы. Сколько всего произошло с того легендарного дня, когда он бросил: «Делайте все, что угодно!». Сегодня я сам пытаюсь найти границы дозволенного. Наверняка они существуют. Нельзя же безнаказанно нарушать законы, заражая своим безумием девятнадцать миллионов телезрителей и рассчитывая, что тебя не остановит никакая цензура. Я спросил об этом Старика. С грустью в голосе он ответил:
– Боюсь, что единственная граница – это наше воображение.
Я давно грозился сделать это. И вот наконец в последнюю серию мы ввели персонаж Бога. Настоящего Бога.
Он соответствует облику, который приписывает ему большинство верующих.
– Луи, ты считаешь, этого достаточно для описания Бога?
– Покажи-ка… Вернувшись с утренней пробежки, Брюно встречает величественного старца, облаченного в белое одеяние. Его прекрасное лицо с впалыми щеками вызывает смесь трепета и ликования… Вполне достаточно.
Лине, «охотнице за актерами», придется потрудиться, чтобы найти типа, взгляд которого вызывает смесь трепета и ликования. Даже когда искали актера на роль Существа, и ради этого ее агентов послали в Венгрию, в какую-то актерскую коммуну, сколько было шума. В конце концов, пусть Лина выпутывается, а ее эмиссары оправдывают свою зарплату.
– Кстати об актерах, – говорит Жером. – – Им нужно найти девушку на роль Дюны.
– Напомни, кто такая Дюна.
– Крошка, удравшая из секты язычников. Ей лет двадцать пять-тридцать, она довольно красива, вот и все.
– Все? – спрашивает Матильда. – Двадцатипятилетняя красотка, и это все, что приходит вам в голову?
– Женщины никогда не были его коньком, – ухмыляется Тристан. – Под его внешностью скрывается робкий тип. Подростком он пытался завлекать девушек домой, обещая показать им «человека-кушетку». Помнишь ту, рыженькую?
– Мог бы и помолчать, – бурчит побагровевший Жером.
– И догадайтесь, кто изображал «человека-кушетку»?
– Когда я описываю красивого парня, – говорит Матильда, – то черпаю вдохновение в своих воспоминаниях. Им может стать как сосед по площадке, так и голливудская звезда.
– Неужели нет ни одной актрисы, которая бы тебе нравилась? Говорят, они готовы на все, лишь бы попасть в «Сагу».
– Не уверен…
– В таком случае ее нужно придумать, – предлагает Луи. – Опиши нам свой идеал женщины.
Просто удовольствие наблюдать, как Жером теребит пальцами, вперившись в свои кроссовки. И это он, кто издевается надо мной каждый раз, когда какая-нибудь девица проходит по коридору. Он, для кого женщины – услада для воина, если только сами они не Рэмбо в чулках в сеточку. Через несколько минут мы узнаем, что Жером на редкость сентиментален.
– Перестаньте на меня пялиться. Я никогда не задумывался над этим.
– Брюнетка или блондинка?
– А может рыжая? – хохоча спрашивает Тристан.
– Скорее, брюнетка. С длинными волосами, жесткими, как проволока.
– А глаза?
– … У нее должны быть синие глаза и матовая кожа с легким медным оттенком, как у индианок, и потом…
– Что потом?
– … Улыбка… неуловимая, как у гейши. Ноги от ушей, небольшая грудь. Тоже с медным оттенком.
– А психологический портрет?
– Очаровательная шалунья?
– Роковая женщина?
– Только не это. Каждый ее жест говорит об искренности, ее лицо – открытая книга, а смех напоминает журчание ручейка.
– У нее будут какие-нибудь пристрастия?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, не знаю… теннис, прыжки на батуте, чечетка…
– Она должна говорить на разных языках. Мне нравятся женщины, которые говорят на разных языках. По-французски говорит с небольшим акцентом. В определенных ситуациях, по неизвестной причине, переходит на японский. Иногда цитирует Шекспира. Кроме того, она должна уметь бросать бумеранг…
