В конце дня мы позволяем себе совершенно расслабиться. С тех пор как мы пишем по шесть дней одну серию в девяносто минут, то все чаще устраиваем себе перерывы, чтобы побездельничать и посмеяться. И, конечно же, не упускаем возможности подышать свежим воздухом в небольшом сквере в конце авеню.
Солнце светит в окно.
– «Сага» умрет естественной смертью с наступлением лета, – говорит Луи, – но это не повод, чтобы следовать за ней в могилу. Что вы собираетесь делать дальше?
Он застал нас врасплох, словно до этого никто и не думал, что когда-нибудь нам придется расстаться. Но неожиданно ответы сыплются один за другим, будущее каждого из нас обрисовывается несколькими словами. Какой-то американский телеканал предложил Жерому должность «консультанта», чтобы сохранить дух французского сериала, когда начнутся съемки «Саги». Как они угадали, что из нас четверых только Жером мечтал о работе в Америке?
Если бы он захотел, то мог бы отправиться туда уже сегодня, но он предпочитает дождаться двадцать первого июня вместе с нами. Затем, если все пойдет по плану, Жером все лето проведет на какой-то вилле в Санта-Монике, где к нему будут приезжать местные Сегюре для уточнения концепции Четверти Часа Искренности (которую он уже называет High Quality Frankness).
Матильда пока выбирает между двумя проектами, один из них – сериал, показ которого планируется на будущее лето. История о любви и сексе на примере трех поколений, всего восемь серий. Обычно, когда летний сериал умеет успех, он регулярно потом повторяется, что гарантирует Матильде стабильный заработок. Кроме того, ей предлагают написать книгу по ее сценарию, то есть, вернуться к роману. Когда же я спрашиваю ее о втором проекте, она сразу же, словно улитка, прячется в раковину, отвечая, что речь идет о се тайном саде, и больше она об этом пока ничего не скажет.
Я же рассказываю о режиссере, предложившим мне поработать над сценарием его будущего фильма. Мне очень понравилась его предыдущая работа, «Игорный дом», да и перспектива писать для кино ужасно соблазнительна. На этот путь меня подталкивает и Старик.
– Кино – это уже другое занятие. Самое прекрасное из всех. Кино врезается в нашу память, а телевидение позволяет на минуту забыться. Нельзя работать в кинематографе, не будучи убежденным, что делаешь самый прекрасный фильм в мире. У этого занятия есть название – любовь.
Солнце светит в окно.
– А ты, Луи? Что будешь делать после «Саги»?
С необычайной гордостью во взгляде он сообщает, что возвращается в Италию.
– Я нужен Маэстро, а я никогда не мог ему отказать.
Восемь часов вечера. Каждый четверг в это время я ищу, куда бы податься, все равно куда, лишь бы забыть, что сейчас девятнадцать миллионов людей уставились в одну и ту же точку. Оставаться дома – невыносимо, телефон звонит беспрерывно, как только появляются первые титры. И его нельзя отключить – может позвонить Шарлотта. На работе – еще хуже, братья весь вечер торчат у Вильяма и возвращаются очень поздно. Сегодня вечером я согласился поужинать у друзей, с которыми не общался несколько месяцев. Надеюсь, семейная атмосфера подействует на меня благотворно, за мной начнут ухаживать, угощать спагетти и подливать в бокал красного вина, как это частенько бывало раньше. Может, от них я узнаю что-нибудь о Шарлотте. Но они меня ни о чем не расспрашивают. Впервые я чувствую себя холостяком. – Немного пунша на аперитив, Марко? Чарли и Жюльетта заботятся обо мне, словно о вернувшемся из армии сыне. Я с удовольствием болтаю о погоде, цвете занавесок и о приятном аромате кэрри, доносящемся из кухни. Беатрис и Огюст приходят с бутылкой шампанского. Пылкие объятия. Я очень давно не видел Беатрис. Она рассказывает, что теперь работает в магазине пластинок. Оггост по-прежнему возит какого-то министра. Все говорят о работе, о чьей угодно работе, только не о моей, и у меня появляется ощущение, что после нескольких месяцев ссылки я вернулся к нормальной жизни. Чарли жалуется на перегруженность классов в своем лицее, Жюльетта – на то, что совсем выбилась из сил, поскольку в их магазине проходит распродажа одежды. Как я их всех обожаю! Мне интересно все, о чем они рассказывают: о решении ректора лицея, противовзломных системах в больших магазинах, цене новой модели «сафрана» – все кажется мне занимательным. Я слушаю, задаю вопросы, иногда выражаю сочувствие. Я – весь внимание. Вот настоящие люди, живущие настоящей жизнью, и мне плевать, однообразна она, правдоподобна или реалистична. Общаясь с ними, я тоже чувствую себя нормальным, расслабляюсь, подливаю себе пунша, который слегка ударяет в голову, и начинаю вспоминать кое-какие истории из нашего прошлого, словно Шарлотта сидит вместе с нами. Жюльетта, нагнувшись, протягивает мне чашечку из акажу, и я не могу удержаться, чтобы не бросить взгляд на ее декольте. Она всегда волновала меня. И мне казалось, что она готова ответить взаимностью. Я вспоминаю Филиппа, дружка Джонаса, который…
– Марко!
… А если Камилла влюбится в Менендеса? Тогда не нужно будет устраивать встречу с Филиппом, тем более, что Джонас скрывает кое-что от ФБР по его поводу.
– Эй, Марко! Вернись к нам!
– Извините, – бормочу я, доставая записную книжку, – я совершенно забыл поздравить отца с днем рождения, нужно сделать себе пометку, иначе снова забуду…
Я знаю, что будет с Камиллой… Знаю! Необходимо немедленно записать эту мысль.
Беседа возобновляется. Беатрис очень хочет завести второго ребенка, но Огюст не решается, остальные пытаются его убедить. Второй ребенок… Мы говорим о настоящей жизни! Важнейшее решение, недели надежды, месяцы беременности, суматошные приготовления, моральная и психологическая нагрузка – и все для того, чтобы на свет появился новый человек. Этот человек может надеяться в среднем на семьдесят пять лет жизни. И эта жизнь будет состоять из обычных событий, хороших и плохих. И никаких страшных тайн, никаких приключений – просто нормальная жизнь. Вот что такое рождение человека. Один только крик ребенка будет более реальным, чем весь вздор, порождаемый моим воображением.
– Вначале уложим детей, а потом сядем за стол.
– Марко, не хочешь ими заняться?
– Что?
– Не каждый вечер у нас дома сценарист. Я уже просто не знаю, что им еще рассказать, чтобы они поскорее заснули.
– Давай, придумай какую-нибудь историю! Для тебя же это пустяк.
Все четверо забавляются от души.
– Да я не умею. У меня нет никакого опыта общения с детьми.
Ну и дурацкий же у меня вид…
Меня насильно тянут в детскую. Я оказываюсь на краешке кровати, в полумраке, в компании двух белокурых малышей с широко раскрытыми глазами.
– Мы ждем тебя к закускам, – шепчет Жюльетта, закрывая за собой дверь.
Я в ловушке. Роюсь в памяти в поисках принцесс, поросят, больших злых волков и ничего не могу вспомнить. Лес? Замок? Интересует ли это современных детей? Белокурые локоны делают их похожими на ангелочков, которые только и ждут, чтобы раскрыть рты от удивления. На самом деле это свирепые существа, потрошащие плюшевых мишек, разбирающие японскую электронику, готовые к схваткам в третьем тысячелетии. Принцессы сейчас интересуют только мою приятельницу Матильду. Но, может, у меня есть еще шанс обмануть их, выдать старое за новое и не скомпрометировать себя. Я почти уверен, что эти детки пока не смотрели «Основной инстинкт».
