– Я спрашиваю, что вы хотите.
– Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, – кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр!
Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается.
Жером смотрит ему вслед.
– Шампанское можете отнести на мой счет.
2. Матильда
Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой.
Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев.
– Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет.
Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее.
– Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься.
– Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее.
– Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем.
– Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам.
– Думаю, я не ошибся в выборе профессии.
– Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: «До завтра, милая»,
– Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай.
– Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева.
Он убежден, что она шутит.
– Ты пьешь?
– Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда.
– Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.
– Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен?
– Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой «Саги». Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Картленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка – США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис – телевизионщикам.
– Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром.
– И это все, что ты можешь сказать?
– У меня не было права голоса.
– Мы теперь богачи, Матильда.
Она некоторое время молчит, потом делает небольшой глоток виски.
– Как поживает твоя жена?
– Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился.
– Она подарила тебе двоих детей.
– Матильда!
Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает.
– Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты.
– Зачем тебе искать кого-то другого?
Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его.
– Сядь, Виктор.
Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе.
И подчиняется.
– Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав.
– Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты.
– У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее.
– …?
– Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. «Финеста», приобретшая 12 процентов акций издательства «Феникс», «Провоком», купивший 18 процентов, «Группа Берже» – 11 процентов и, наконец, «Ти-Маль-Да», что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится.
Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию.
– Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда.
– А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся.
Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее.
– «Феникс» принадлежит мне, Матильда.
Она разражается смехом.
– Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю.
Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать.
– А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься.
– Ты же знаешь, что такое для меня «Феникс»! Если ты отнимешь его у меня, я…
Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию.
Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам.
Некоторое время они молчат.
Матильда вспоминает.
Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать.
– Я придумала и другое решение…
Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову.
