Мы не всегда разделяем счастье наших друзей.
– Во сколько твой поезд, Луи?
– Через полчаса, с Лионского вокзала. Я буду в Риме около десяти утра. Но не уверен, есть ли там местный поезд до Палестрины. Эти итальянские поезда… О них можно снять целый сериал.
– Если хочешь, могу подбросить тебя до вокзала, в машине есть еще место. Я должен заехать за Ооной и захватить килограммов тридцать шмоток, которые она купила в Париже.
– Вы полетите прямо в Лос-Анджелес?
– Нет, вначале в Монтану, чтобы устроить Тристана у ее родственников. Я не знал, с кем его оставить, мне нужно время, чтобы осмотреться.
Похоже, у них все расписано как по нотам. Матильда роется в своей сумочке в поисках сигарет. Она тоже ничего не оставляет на волю случая.
– Можно будет приехать к вам в гости на остров?
– Конечно! Я только не знаю, сколько времени буду им нужна.
– Может, расскажете, что за секретная работа ждет вас на этом таинственном острове? Не мучьте нас неизвестностью.
– Я никому на свете не доверяю так, как вам, но из суеверия я дала себе слово молчать. Как только работа наладится, я пришлю каждому из вас открытку.
80-я серия вот-вот начнется. Не успеет она закончиться, как трое моих друзей будут уже далеко. Станут недоступными и свободными. Я начинаю сомневаться, правильно ли делаю, что остаюсь.
– А ты, Марко?
Я? Да, действительно. Что будет со мной? С завтрашнего дня мне надо садиться за сценарий нового фильма. Почему же я чувствую себя не в своей тарелке?
– Ты уверен, что не хочешь уехать из Парижа?
– Ты же можешь писать свой сценарий где угодно.
– Вы так говорите, словно меня ожидают большие неприятности…
Я жду несколько секунд, чтобы меня успокоили. Но никто этого не делает.
– … Вы действительно считаете, что у меня будут неприятности?
Сочувствие во взглядах. Так или иначе, вопрос о моем отъезде даже не стоит. Что бы ни случилось после заключительной серии, я должен остаться в Париже. «Сага» причалила к берегу, и я уверен, что Шарлотта ждет меня на набережной, размахивая платочком.
Матильда встает первой, обрывая тревожное молчание.
– Через двадцать минут я должна быть на вокзале Аустерлиц, мне пора на такси.
Она берется за сумку, давая другим сигнал к отправлению. Луи подхватывает свой багаж.
– Ну что, вскоре увидимся?
Никто не решается ответить. Все равно я должен был это спросить. Даже если я один в это верю.
– Приезжайте ко мне в Рим, если найдете время.
– Я дам вам знать, как только обоснуюсь в Лос-Анджелесе. Слова застревают в горле. Мы целуемся, снова и снова. Словно все разговоры, все пережитое, все наше прошлое и наше будущее потеряли значение.
В последний раз мы крепко обнимаем друг друга.
Они выходят из кафе в тот момент, когда звучит фуга Баха.
Проклятая «Сага»!
Вот мы и остались с тобой вдвоем.
Мои друзья только что ушли, а ночь обещает быть длинной. Первая летняя ночь.
Небо усеяно звездами, все окна распахнуты настежь, в холодильнике есть свежее пиво, друзья уже далеко, любимая женщина меня бросила, а я порядком набрался. Можно и похандрить.
Я отключаю телефон, иначе он будет трезвонить всю ночь, а я каждый раз буду надеяться, что это Шарлотта. И каждый раз испытывать разочарование. Если она вернулась, то пусть подождет еще одну ночь.
С тишиной приходит жара.
Вы все – порядочные мерзавцы, раз превратили меня в сироту. Сейчас четыре утра, ночь удивительно спокойна, словно ничего не произошло, словно никто не плакал над трупом «Саги». Я тоже не собираюсь ее оплакивать, эта дрянь бросила меня – меня, кто любил ее больше всех на свете, кто, как отец, наблюдал за тем, как она росла. Подохни, сука! Пусть девятнадцать миллионов потерянных душ скорбят о тебе, но мы – Луи, Матильда, Жером и я – не будем этого делать. Мы сшили тебе саван из самой черной материи, которую только нашли, настолько черной, что по сравнению с ней мрак сошел бы за белоснежные кружева на женском белье. Где мы раздобыли такие черные краски? Не могу сказать. Это не в нашем стиле. Нам пришлось обратиться к самым темным сторонам подсознания. Прислушаться к музам коварства и низости. Разбудить дремлющую в каждом из нас гиену.
Я высовываюсь из окна и пытаюсь распознать первые признаки хаоса.
Ничего.
Ни малейшего ветерка.
Коллективное самоубийство? Девятнадцать миллионов трупов на моей совести? Или все уже забыто и миру наплевать на случившееся?
Тем не менее я все еще помню, как вчера в полдень мы все сидели перед экраном, испытывая отвращение к своей жажде мести. Я уже видел эту 80-ю серию, настоящую, которую мы сделали под носом у Сегюре.
Благодаря Вильяму и его фокусам, мы сработали как ювелиры и фальшивомонетчики. Мы просмотрели десятки сохранившихся кадров, не использованных при монтаже, отобрали необходимые, наложили один на другой, смикшировали и терпеливо смонтировали, до конца оставшись хозяевами положения. Как только Сегюре мог подумать, что мы пойдем на поводу у такой посредственности, как он, и опозорим нашу «Сагу»? Вильям переписал старые эпизоды, сделал коллажи и даже ухитрился наложить новые диалоги на кадры, где речь шла совсем о другом. Это маленькое чудовище, которое мы, как безумные ученые, создавали ночью, в полнейшей тайне, было показано вчера вечером. Нам пришлось придумать сложнейший план, чтобы провести серию через технический контроль и чтобы ее признали годной к трансляции. Мы обращались к оккультным силам, проводили мозговую атаку вместе с дьяволом, чтобы обмануть бдительность великой машины, властвующей над воображением. А на прощание устроили маленький апокалипсис.
In cauda venenum
[11]
.
Я должен еще раз посмотреть серию, посмотреть в полном одиночестве. Пока перематывается пленка, я лежу на диване со стаканом пива в руке. Пьяный. Мои друзья уехали. «Сага» скончалась. И правильно, пусть она лучше умрет от наших рук, чем продолжит жить в лапах Сегюре. Обычное преступление на почве страстей.
Заглавные титры.
СЕРИЯ N 80
Вальтер готовит себе коктейль, сливая остатки напитков из бутылок, найденных в баре Френелей, и размешивая смесь пальцем. Каким он останется в памяти людей? Опустившимся алкоголиком? Жизнь – это маскарад, и алкоголь, слава Богу, иногда помогает нам сорвать с нее маску. Если искренняя фраза исходит из сердца, то алкоголь обостряет взгляд, и, напиваясь, мы издеваемся над смертью. Вот почему Вальтер снова не просыхает. После второго стакана он становится поэтом, а поэзия облагораживает. Но что будет завтра? Завтра будет новая выпивка, которая даст ему силы пережить ночь. А в один прекрасный день медленно угаснуть. Очень медленно. Безработный из Рубе усвоит этот урок.
