— Что именно?
— Ты — под защитой.
— Под чьей защитой?
— Кто-то взял тебя под свою защиту. Жерар путался под ногами — и Жерара убрали; больше того, устроили целый спектакль, чтобы напугать твоих обидчиков. Тебя защищают те, кто велел тебе найти Джордана.
— Значит, это старик!
— Возможно. Он знает, чего хочет, и у него есть средства. Таким людям убрать какого-нибудь Жерара — раз плюнуть. Ну что, сделаем обход?
— Ты думаешь, я в настроении таскаться по барам — после всей той мерзости, что я пережил?
— Гм… ну, может, ты и прав, я и сам не люблю выходить по пятницам…
В обычное время мы с Бертраном старались избегать тусовок в конце недели: эти ночи принадлежали не нам, мы оставляли их загулявшим провинциалам и мидинеткам, которые весь день наводят марафет для вечернего субботнего кутежа. Единственный клевый вариант — пробраться на частную вечеринку, по пятницам и субботам это вообще идеал. Ну а в случае облома мы ходили в гости, желательно к тем, у кого есть видак.
— Но вообще-то было бы полезно проехаться по нужным местам. Конечно, придется попотеть, чтобы зайти в «Bains-Douches», но зато в уикэнд там бывают разные людишки, которых в будни никогда не встретишь.
— Есть проблемы с шмотками. Ты представляешь меня в этом прикиде в солидном баре? Да меня же спросят: мальчик, тебе сколько лет?
— А мы скажем, что у тебя есть разрешение от родителей.
К двум часам ночи Вильям, вышибала из «Bains-Douches», достигал вершины могущества. Он стоял в характерной позе своей профессии — прислонясь к двери, скрестив руки на груди и устремив бесстрастный взгляд на толпу людей, не способных понять, отчего их не допускают в ряды избранных. Они уже не смогли войти сюда на прошлой неделе. И не войдут на следующей. Но будут пытаться — снова и снова. Я еще не подозревал, что уже зачислен в эту касту отверженных. Вильям, не раскрывая рта, величественно поманил пальчиком Этьена, приглашая его пройти. Я было двинулся следом, но Вильям, по-прежнему молча, жестом дал понять, что мне туда вход закрыт. Я залился краской унижения.
— Этот идиот еще не знает, что случилось с последним вышибалой, который не дал мне войти!
— Ты теперь навеки в черном списке, смирись с этим. Вильям не желает нарушать конвенцию. Жерар собирался закрыть тебе доступ во все ночные заведения, и это была не пустая угроза. Прими это как его последнюю волю.
И Этьен с философским видом пожал плечами.
— Отныне можешь распрощаться с ночными клубами. Будешь ходить на праздничные гулянья, уличные балы и благотворительные вечера.
— А почему он пропускает тебя?
Этьен усмехнулся.
— Да потому что я знал это место задолго до его рождения — ходил сюда мыться
[26]
.
В толпе раздалось несколько свистков, когда он вошел внутрь без очереди.
Увы, Джордан не появлялся в «Bains-Douches» с того самого вечера, как укусил Жана-Луи, и не без причины: Вильям получил строжайший наказ вышвырнуть его прочь, если он посмеет прийти после такого. И чернявого парня с фотографии тоже никто не видел — ни до, ни после того случая. Джордан не Джордан, а если будешь вгрызаться людям в горло, рано или поздно станешь парией на собственной территории. И это доказывает, что он не выбирает для своих укусов ни место, ни время, то есть может взбеситься в любой миг и броситься на любого только по одной причине. Ибо Джордан — не вампир. Он просто ненормальный, зверь, отвечающий агрессией на агрессию. Но при этом он защищает не собственную шкуру. Ни саксофонист, ни этот гад Жан-Луи не схлопотали бы себе шрамов на шее, если бы не задели Вьолен, эту его хилую alter ego с замашками шлюхи, которую он любит так безумно, что кусает из-за нее людей, и если мое горло также украшает багровый след укуса, то лишь потому, что и она любит его до безумия и готова за него кусаться. Больная, сумасшедшая страсть пары невротиков. Джордан и Вьолен, инкуб и суккуб
[27]
, спаяны воедино; эти психи исступленно защищают друг друга от всего света, каждый из них готов вонзить зубы в кого угодно, лишь бы спасти другого. Когда-нибудь я попытаюсь-таки узнать причины этой ненормальной любви.
Этьен вышел из «Harry's bar» с хот-догом в руке. Там тоже никто не видел Джордана и не узнал на фото их дружка. Но мой приятель не обескуражен, совсем напротив, он тащит меня в сторону Пигаль.
— На, съешь хоть сосиску.
Видя, что я не решаюсь, он сам в два счета заглатывает хот-дог. Я уже не понимаю, какого черта сижу в этой машине, в этих бордовых кроссовках, с этим господином, что обут в белые и пожирает хот-доги так, словно опять превратился в подростка на старости лет. Похоже, ему хочется, чтобы этот праздник продолжался. А я уже не вполне понимаю, зачем мне самому все это надо: ведь Бертран находится там, где ему хорошо, а Джордан и Вьолен, будь они прокляты, не желают, чтобы их беспокоили…
Пять часов утра. Полное изнеможение. Мы объехали такие кварталы, где я сроду не бывал, поскольку там сроду не бывало ни клубов, ни баров, и встретили десятки людей, которых я сроду не видел. Я почти не выходил из машины. Этьен сам рыскал по всем этим закоулкам; он был свеж как огурчик и ничем не выказывал своего разочарования.
— Кто они, эти люди?
— Да так, знакомые.
Еще один обидный ответ — он это нарочно, но я слишком устал, чтобы реагировать.
— Этьен, я уже выдохся. Кончай с этим делом, ты же видишь, что все впустую.
— Давай заглянем в «1001», может, Жан-Марк что-нибудь нарыл.
Хорошая мысль. Спокойно выпить по стаканчику в «1001».
Китаец сидит на капоте машины у дверей клуба, вокруг стоят пять-шесть его дружков, они мирно беседуют в ожидании ухода последних, самых упертых танцоров. Минут через тридцать диджей запустит венский вальс — в знак того, что пора покинуть танцпол. За это время можно, не торопясь, выпить рюмочку мескаля. Жан-Марк дружески треплет меня по щеке.
— Знаешь, вообще-то я не должен тебя впускать. Приказ по Парижу.
— Неужели и ты мне устроишь такую подлянку, мать твою!
Девицы пляшут одни, без кавалеров, то и дело сбиваясь с ритма, но не сдаваясь. Мы усаживаемся в баре; я наслаждаюсь давно забытым терпким ароматом мескаля, Этьен заказывает «Маргариту». Я чувствую приближение предрассветного часа. Американцы, сидящие в баре, весело переговариваются между собой в полный голос, пробуют завязать беседу со мной, но это последнее, на что я способен. Входит Жан-Марк. Я показываю ему снимок.
— Сразу надо было ко мне, вместо того чтобы шататься по улицам… Этот тип — мелкий жулик, вечно ошивается на массовках в кино, приторговывает травкой, и за это его терпят на съемочных площадках. Этакая гиена — промышляет, чем придется, дилер вонючий. Не думаю, что такой может водить дружбу с кем-то вроде Джордана. Я с ним почти не знаком, просто видел на съемках моего фильма.
