— Собственно, инцидент исчерпан, сержант, — сказал синеглазый. — Так, недоразумение по поводу частной собственности. Но мы уже во всем разобрались. Так что спасибо. Вы свободны.
— А вы нет! — рявкнул милиционер. — Документы показывайте. Начнем с этого лежачего больного. Давай паспорт. Так. Владимир Серков, москвич. Чем занимаетесь?
— Я путешествую.
— Бомж, что ли?
— Наверно, можно и так сказать.
— Теперь вы. Никита Сидоренко. Временная регистрация есть. Чем вы занимаетесь?
— У меня бизнес. Оседлый образ жизни в отличие от путешественника.
— Девушка, ваши документы. Евгения Оболенская. Студенческий билет имеется в отличие от некоторых. Музыкальное училище имени Гнесиных. И что же вы с такими странными знакомыми здесь делаете?
— Я свидетель. Надеюсь, вы разберетесь в том, что здесь произошло. Вот этот человек без всякой причины избил этого… путешественника. Я думаю, одного нужно задержать, другого отправить в больницу.
— А вы не думаете поработать милиционером вместо меня? Думает она.
— Сержант, можно вас на минутку? — Никита отвел милиционера в сторону, жестом иллюзиониста провел по его карману, и они вернулись уже не чужими людьми.
— Ну что, — обратился милиционер к Жене. — Я могу вызвать «Скорую» для этого артиста. — Он ногой показал в сторону Вовки.
Тот сразу встал на ноги.
— Не надо. Больницы мне не требуется ни за что. Я раз уже был в больнице. Били еще хуже, чем этот хмырь.
— Как ты меня назвал? — двинулся вновь к нему Никита.
— Никак он вас не называл, — вмешалась Женя. — Он просто обобщил. И вообще — уезжайте вы отсюда. Я сама позабочусь о раненом.
Милиционер ушел, довольный собою и неожиданным гонораром, а Никита медлил, не сводя с Жени глаз.
— У меня другое предложение. Вместе отвезем этого кандидата в жмурики в больницу, а потом отметим наше странное и приятное знакомство.
— Вот и сделайте это. А у меня не было никаких приятных знакомств, и поэтому я просто отвезу больного человека к себе, перевяжу, дам лекарства, а потом отвезу к нему домой.
— Что за бред! Нет у него никакого дома, он же сам сказал. А к себе в квартиру такую копилку блох нельзя тащить.
— Мне надоело слушать ваши гадости. И времени нет. Пропустите нас.
Женя решительно потащила Вовку за рукав пальто к своему ярко-голубому «Фольксвагену»-жуку и помогла сесть на переднее сиденье. Никита долго смотрел им вслед. Затем достал маленький блокнотик и записал: Женя Оболенская, Гнесинка, Большая Черкизовская, «Фольксваген» №…
Когда машина Ирины остановилась у подъезда, из него вышла дочь Женя и престранный человек, нелепо одетый, с такой походкой, как будто он идет в лыжах по тротуару, и с блестящим розовым лицом, которое, казалось, не меньше часа терли жесткой мочалкой. У Ирины от удивления приоткрылся рот, но она ни о чем не спросила, так поразило ее изумленное и восторженное сияние глаз Жениного спутника.
— Мамочка, — обрадовалась Женя. — Это Владимир Васильевич, мой знакомый. Понимаешь, один негодяй его ужасно избил. Я пригласила его к нам, перевязала руку, ногу, дала лекарства. Душ он у нас принял. У него, знаешь, сложности с жильем.
— О!
— Нет, ты не поняла. Он идет сейчас к себе домой, то есть к друзьям. В общем, мама, это неважно. Я просто его проводила. До свидания, Владимир Васильевич. Звоните нам. Приходите иногда. Правда, мам?
— Конечно. До свидания. — Ирина посмотрела на гостя и почувствовала озноб. Человек всегда носит с собой образ своего пристанища — будь то дворец, комнатка в общежитии, нора в подвале, закуток на чердаке.
Ирина с дочерью вошли в квартиру, синхронно переоделись, дружно накрыли стол к ужину, посмотрели программу телевидения на вечер, отмечая то, что хотелось бы посмотреть. У них никогда и ни в чем не было разногласий. За ужином Женя была немного печальна и задумчива.
— Ты думаешь об этом бедняге? — спросила Ирина.
— И о нем. И о том, что в жизни больше грустного, чем хорошего.
— Думаешь, грустное не бывает хорошим?
— Бывает, — очень серьезно ответила Женя. — Оно может быть самым лучшим из всего….
Когда после ужина Ирина ушла в ванную, Женя набрала номер телефона. Ей ответил автоответчик. Она положила трубку, затем снова набрала тот же номер и сказала:
— Я всегда стесняюсь читать тебе свои стихи. А ведь это и есть мое к тебе отношение. Прочитаю-ка я их автоответчику. А он, если захочет, передаст их тебе.
Вся жизнь моя — сорвавшийся поток —
Уносит мысль о чистом благородстве.
И вроде век уже не так жесток.
А что сердца? Замучены в сиротстве.
А если жить — не думать о себе?
И не жалеть о будущих невзгодах,
И раствориться полностью в судьбе
Осенних льдов на быстротечных водах?
Ну почему с тобою так тепло —
Прозрачным льдинкам хочется сорваться.
И только пальцы режу о стекло
Своей любви — смотреть и отражаться.
Ирина слушала, прислонясь головой к полуоткрытой двери ванной. Еще ничего не случилось. Есть лишь слова, настроения, догадки. Но перемены совсем рядом, и она не попытается их предугадать. Она будет просто ждать и подчиняться.
* * *
Когда раздался звонок в дверь, Маша уронила на пол бутерброд с маслом. Она всегда вздрагивала от звонков в дверь, по телефону. Поэтому телефон вечером она чаще всего отключала. Она торопливо подняла хлеб, тщательно вытерла масло с пола, зачем-то вылила горячий чай и сполоснула стакан. Лишь после этого она на пальчиках подкралась к двери и посмотрела в глазок. Совсем незнакомый, довольно молодой и, кажется, красивый мужчина. Маша задумалась. Лучше всего тихонечко отступить в комнату, закрыться и ждать, пока он уйдет. Может, он адресом ошибся, может, спросить о чем-то хочет. Маша не знала в лицо почти никого из соседей. Звонок прозвенел еще раз. Маша тихонько попятилась назад, к двери комнаты, но тут услышала спокойный голос:
— Откройте мне, пожалуйста, не нужно бояться. Я хотел бы задать вам пару вопросов. Если вы приоткроете дверь, я покажу вам свое удостоверение.
— А зачем оно мне, ваше удостоверение?
— Вы поймете, что я пришел к вам не случайно, и вам поговорить со мной нужно не меньше, чем мне с вами.
— Но мне ни о чем не нужно говорить. Да еще неизвестно с кем.
— Мы не сможем ничего решить через дверь. Только соседей заинтригуем. Ладно, раз вы такая осторожная… Я пришел по поводу Вадима Коркина. Продолжать?
Звякнула снимаемая цепочка, щелкнул открываемый замок. Сергей вошел в крошечную прихожую, заметил старые, выцветшие, местами оборванные обои, тусклые лампочки в светильниках. Ему хорошо была видна кухонька со старой газовой плитой, кастрюли с многолетней копотью и веревка под потолком, на которой сушились полихлорвиниловые пакеты. Историческая примета давно ушедших, но незабываемых времен. Пик экономного быта. Сергей с любопытством взглянул на хозяйку сих апартаментов. Лет сорока, очень худая, стриженная просто «на нет», с лицом, в котором не было ни красоты, ни уродства — такие живут под куполом своей незаметности, что иногда дает им великие возможности.
