Но юный смертный не имел отношения к благородному обществу
знатных венецианцев, которых я посещал или принимал в своем доме. Достаточно
было проникнуть в его мысли. Не знатный венецианец, не художник, не священник,
не поэт, не алхимик и определенно не член Великого Совета Венеции. Напротив, он
оказался существом поистине необычным: исследователем сверхъестественного,
интересующимся такими, как я.
Что бы это значило?
В этот момент, намереваясь столкнуться с ним лицом к лицу и
напугать, я подошел к самому краю садика на крыше и всмотрелся в темноту
напротив, где притаился шпион, боязливый, но завороженный, старавшийся не
обнаружить свое присутствие.
Да, он знал, что я тот, кто пьет кровь. У него даже имелось
для меня название: вампир. Он наблюдал за мной уже несколько лет! Он изредка
видел меня в богатых гостиных и в бальных залах – не зря я винил себя за
невнимательность. Он приходил ко мне в ту ночь, когда я впервые открыл дом для
жителей Венеции.
Молодой человек не сознавал, что я свободно читаю в его
душе, и тогда я с помощью Мысленного дара отправил ему откровенное сообщение:
«Это безумие. Вмешайся – и ты безусловно умрешь. Второго
предупреждения не будет. Держись подальше от моего дома. Уезжай из Венеции.
Неужели знания, к которым ты стремишься, стоят твоей жизни?»
Я увидел, что его потрясло мое послание. Но тут же я, к
великому изумлению, получил отчетливый ответ:
«Мы не хотим вам зла. Мы ученые. Мы предлагаем понимание. Мы
предлагаем убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».
Охваченный ужасом, он бежал с крыши.
Мне не составило труда расслышать, как молодой человек
спускается по лестнице палаццо, а затем увидеть, как он призывает гондолу и
уносится прочь. Оказалось, что он высок, строен, светлокож, носит строгое
черное платье – одним словом, британец. Он очень перепугался. Отплывая, он даже
не поднял глаз.
Я долго стоял на крыше, радуясь порывам ветра и в тишине
размышляя, что делать со странным открытием. Я обдумал сообщение и силу мысли,
с которой он передал мне свое послание.
Ученые? Что за ученые? А что означают остальные слова?
Весьма примечательное высказывание.
Не могу выразить, до чего все это было странно.
Мне пришло в голову, что бывали моменты, когда я счел бы сие
послание неотразимым – так велико было мое одиночество, так велика была моя
жажда понимания.
Но сейчас, когда меня принимали лучшие люди Венеции, я не
нуждался в подобных посулах. Когда мне хотелось порассуждать о Беллини или о
любимом Боттичелли, рядом оказывалась Бьянка. А золотую усыпальницу я разделил
с Амадео.
Я вступил в свой Золотой век. Интересно, у каждого ли
бессмертного бывает Золотой век? Интересно, соотносится ли он с расцветом
смертной жизни – когда человек находится на пике силы и видит события с
предельной ясностью, когда можно довериться другим и постараться добиться
настоящего счастья.
Боттичелли, Бьянка, Амадео – возлюбленные из Золотого века.
Тем не менее предложение поразительное – я имею в виду
предложение этого странного смертного. «Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем
убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».
Я твердо решил не обращать внимания и посмотреть, как
обернется дело, не позволяя никому нарушать моих планов и мешать мне
наслаждаться жизнью.
Но в последующие недели я прислушивался, чтобы найти
странного человека, ученого-англичанина, и даже специально высматривал его на
роскошных головокружительных светских вечерах.
Я дошел до того, что принялся расспрашивать Бьянку, не знает
ли она такого человека, и предупредил Винченцо, что он может попытаться
завязать разговор и в этом случае следует проявить мудрость.
Винченцо меня потряс.
Тот самый человек – высокий худой англичанин, молодой, но с
седеющими волосами – уже заходил. Он интересовался у Винченцо, не желает ли
хозяин дома приобрести необычные книги.
– Он говорил о книгах по магии, – сказал Винченцо,
опасавшийся, что я рассержусь. – Я велел ему принести то, что он
собирается продать, и оставить, чтобы вы посмотрели.
– Постарайся вспомнить. О чем вы еще говорили?
– Я сказал, что у вас уже очень много книг, что вы ходите к
книготорговцам. Он... он видел картины в портего. Он спросил, не вы ли их
автор.
Я постарался смягчить голос.
– И ты сказал ему, что картины написаны мной, не так ли?
– Да, сударь, очень сожалею, если наговорил лишнего. Он
хотел купить картину. Я объяснил, что о покупке и речи быть не может.
– Ничего страшного. Просто веди себя с этим человеком
осторожнее. Больше ничего ему не рассказывай. А когда он появится, немедленно
доложи мне.
Я направился к выходу, но мне пришел в голову новый вопрос.
Обернувшись, я увидел, что довел моего дорогого Винченцо до слез, и, конечно,
поспешил успокоить его и сказал, что он – идеальный управляющий и не нужно ни о
чем волноваться. Но все-таки спросил:
– Какое впечатление произвел этот человек? Хорошее или
плохое?
– Скорее хорошее, – ответил он, – не знаю, правда,
что там за магические книги. Да, хорошее, я бы сказал, очень хорошее, правда,
сам не понимаю почему. Есть в нем какая-то доброта. И ему понравились картины.
Он их хвалил. Для своего возраста он прекрасно воспитан. Серьезный, увлекается
наукой.
– Вполне достаточно, – сказал я, зная, что он верно
оценил посетителя.
Я обыскал весь город, но не нашел англичанина. И перестал
бояться.
Наша встреча произошла через два месяца при самых
благоприятных обстоятельствах.
Я сидел за столом на пышном пиру среди множества захмелевших
венецианцев и наблюдал, как молодежь исполняет размеренный, неторопливый танец.
Звучала пронзительная музыка, а свет ламп, разливавшийся по
просторному залу, придавал обстановке какое-то неземное сияние.
Перед танцами выступали акробаты и певцы, и я, по-видимому,
находился под большим впечатлением.
Я снова размышлял о том, что настал мой Золотой век. И
собирался написать об этом по возвращении домой.
Я облокотился о стол правой рукой, а левая небрежно
поигрывала с ободком чаши, куда мне наливали вино.
Слева от меня, откуда ни возьмись, появился англичанин.
– Мариус, – тихо произнес он, и выяснилось, что он
отлично владеет классической латынью, – умоляю, считайте меня не врагом,
но другом. Я давно наблюдаю за вами издалека.
