Сквозь густой туман, окутавший каналы, я направился в
мрачные кварталы Венеции, в тускло освещенные места, изобилующие головорезами.
– Проснись, принцесса, – сказал я, – мы прибыли на
поле битвы и очень скоро увидим врага. Тогда-то и начнется безмолвная война,
которую мы так сильно любим.
От боли я едва мог удержаться в вертикальном положении, но,
как часто бывает, те, кого мы искали, появились сами, чтобы первыми нанести нам
удар.
Моя поза и ее красота представлялись им воплощением
слабости, за что им немедленно пришлось поплатиться своей силой.
Я легко заманил в ее объятия молодого гордеца, обещавшего
«доставить даме удовольствие, коль ей того угодно», и она без труда выпила
роковую долю крови, а кинжал жертвы звенел на дне лодки.
Следующая жертва, развязный пьяница, зазывавший нас к себе с
обещаниями отвести на пир, где нас с радостью примут, нашел свой конец в моих
руках.
У меня едва хватило сил, но кровь вновь забурлила и
закипела, исцеляя меня столь яростно, что могла посоперничать с увеличивавшейся
болью.
Третьим нам попался бродяга, польстившийся на монету,
которой я не обладал. Он достался Бьянке, невнятно проговорившей, что
разочарована его хрупкостью.
Все происходило под покровом черной ночи, вдалеке от огней
домов, подобных нашим.
Мы двигались дальше. С каждым убийством возвращалась сила
Мысленного дара. С каждым убийством уменьшалась боль. С каждым убийством
восстанавливалась плоть.
Но чтобы мне восстановиться, чтобы вернуть былую жизненную
энергию, понадобится бесчисленное множество убийств, невообразимое число жертв.
Я знал, что без одежды похож на комок веревок, который
окунули в деготь, и не представлял себе, какой кошмар творится с моим лицом.
Тем временем Бьянка очнулась от забытья и старалась пережить
боль человеческой смерти; она очень хотела отправиться к себе домой за свежей
одеждой, чтобы вернуться в золотую комнату в платье, подобающем моей невесте.
Она уже слишком много выпила смертной крови, и теперь ей
требовалось очередное вливание моей крови, но она этого не знала, а я не
рассказывал.
Я с неохотой уступил ее просьбе и отвез в палаццо, в
беспокойстве подождав в гондоле, пока она не вышла ко мне в блистательном
одеянии – кожа ее светилась, как белоснежные жемчуга.
Навсегда попрощавшись с домом, она вынесла немало свертков –
всю одежду, которую ей хотелось забрать, все драгоценности и множество свечей,
чтобы в укрытии нам не мешал треск факела.
Наконец мы остались вдвоем в золотой комнате. Она глядела на
меня, таинственного молчаливого жениха в маске, и сияла от счастья.
Мы зажгли одну-единственную тонкую свечку.
Она постелила зеленый бархатный плащ, и мы сели на пол.
Я сидел по-турецки, а она поджала под себя ноги. Боль
утихла, но по-прежнему представлялась ужасной. «Утихла» означает, что она не
усиливалась с каждым вздохом, все тело ныло, но дышать стало легче.
Из бесчисленных свертков она извлекла отполированное зеркало
с костяной ручкой.
– Держи, сними маску, если хочешь! – сказала она, и в
ее овальных глазах отражалась решимость и храбрость. – Ты меня не
напугаешь!
Я долго смотрел на нее, упиваясь красотой, изучая едва
заметные перемены, внесенные Кровью, – она превратилась в преувеличенно
роскошную копию самой себя.
– Я тебе нравлюсь, правда? – спросила она.
– Всегда нравилась, – ответил я. – В свое время я
так сильно хотел передать тебе Кровь, что не мог тебя видеть. В свое время я не
ходил к тебе в гости из страха, что воспользуюсь своими чарами – а тогда я
обладал чарами! – и заманю тебя в царство Крови.
– Мне и не снилось! – изумилась она.
Я посмотрел в зеркало. И увидел маску. Я вспомнил название
ордена: Таламаска. Я подумал о Рэймонде Галланте.
– Ты ничего не можешь прочесть в моих мыслях? – спросил
я.
– Нет, – озадаченно ответила она. – Совсем ничего.
– Вот так всегда, – сказал я. – Потому что я –
твой создатель. Правда, ты можешь читать чужие мысли...
– Да, – отозвалась она, – мысли наших жертв, а
когда льется кровь, у меня бывают видения...
– Да, у тебя всегда будут видения, но не поддавайся соблазну
испить невинной крови, ибо она окажется у тебя на руках.
– Я все понимаю, – подозрительно быстро отозвалась
она. – Ведь Амадео рассказал мне все, чему ты учил его. Только злодея.
Невинного – никогда. Я понимаю.
Я испытал очередной приступ чудовищной ярости из-за того,
что двое невинных детей завели от меня секреты. Интересно, когда и каким
образом Амадео изложил ей тайну?
Но я понимал, что сейчас не время ревновать.
Мне было ужасно грустно, что Амадео больше нет рядом. Нет. И
его никак не вернуть. Амадео попал в руки тех, кто собирался заставить его
совершать немыслимые вещи. Нельзя думать об этом. Нельзя. Я сойду с ума.
– Посмотри в зеркало, – предложила она.
Я покачал головой.
Я снял перчатку с левой руки и уставился на обтянутые кожей
пальцы. Она в ужасе вскрикнула и сама устыдилась.
– Ты все равно хочешь увидеть мое лицо? – спросил я.
– Нет, как ради себя, так и ради тебя, – ответила
она. – Не хочу, пока ты не напьешься крови вдоволь, пока я не постранствую
с тобой по миру, пока не наберусь достаточно сил, чтобы выполнить обещание и
стать твоей истинной ученицей.
Она кивала в такт своим словам, а в голосе звучала
решимость.
– Прелестная Бьянка, – мягко произнес я, – тебя
ждут суровые, страшные испытания.
– Да, и я их пройду. Я всегда буду с тобой. Со временем ты
полюбишь меня так же, как любил его.
Я не ответил. Я чудовищно страдал, потеряв его. Разве мог я
односложно ответить «нет»?
– А что творится с ним? – спросил я. – Или же его
просто уничтожили, придумали какую-то жуткую пытку? Ты же, разумеется, знаешь,
что мы умираем от солнечного света и жаркого пламени.
– Не умираем, просто страдаем, – быстро сказала она,
вопросительно глядя на меня. – Разве ты не живое тому доказательство?
– Нет, умираем, – объяснил я. – Я не погиб, потому
что прожил более тысячи лет. Но Амадео? Он легко может умереть. Надеюсь, они не
замышляют жестокостей! Хоть бы они исполнили свои планы быстро или не исполняли
совсем.
