Я снова осознал, что, невзирая на воодушевление и
признательность, не смогу объяснить ей, что за чудо произошло в тот миг, когда
Акаша открыла нам двери и зажгла лампы. Я и не смел объяснять. Покончив с
почтительной речью, я закрыл глаза и молча поблагодарил Акашу и Энкила за то,
что впустили меня в святилище и в знак приветствия осветили нам путь.
Я снова и снова повторял молитву, не в состоянии осознать, что
они так обрадовались мне. Я не понимал, что в точности означает их жест. Меня
любят? Во мне нуждаются? Наверное, следовало принять дар не рассуждая.
Наверное, нужно было благодарить, не придумывая того, чего на самом деле не
было.
Я долго в молчании стоял на коленях, а Бьянка наверняка
послушалась меня, ибо тоже молчала. Вдруг я понял, что больше не могу терпеть
жажду. Я во все глаза смотрел на Акашу. Я мечтал о Крови. Я не мог ни о чем
думать, только о Крови. Все мои травмы болели, как открытые раны. Они требовали
Могущественной Крови, теряя свою. Я не мог не попытаться получить от царицы
всемогущую Кровь.
– Моя красавица. – Я положил ладонь, обтянутую
перчаткой, на нежную ручку Бьянки. – Я хочу, чтобы ты отошла в тот угол и
спокойно посидела там, не говоря ни слова о том, что увидишь.
– Но что произойдет? – прошептала она. Впервые я
услышал в ее голосе страх. Она огляделась по сторонам: дрожащие огоньки ламп,
горящие свечи, расписанные стены.
– Делай, как я сказал, – ответил я. Что мне еще
оставалось? Откуда мне было знать, допустит ли меня царица до Крови?
Как только Бьянка удалилась в дальний угол, на всякий случай
завернувшись поплотнее в плащ, я принялся мысленно молить о Крови.
– Ты видишь меня, видишь, что со мной стало, – беззвучно
произнес я, – знаешь, что меня сожгли. Вот почему ты открыла дверь и
впустила меня, ибо сам я не мог бы войти. Ты видишь, я превратился в чудовище.
Смилуйся надо мной, позволь испить от тебя, как позволяла прежде. Мне нужна
Кровь. Нужна больше, чем когда-либо. И я пришел к тебе с почтительностью и
благоговением.
Я снял кожаную маску и отложил в сторону. Я выглядел так же
омерзительно, как обгорелые боги, кого Акаша неизменно сокрушала, если они
осмеливались к ней прийти. Откажет ли она и мне? Или она все время знала, какие
беды на меня обрушились? И все понимала уже тогда, когда открывала дверь?
Я медленно поднялся, подошел к ней и упал на колени у ее
ног, откуда мог рукой дотянуться до ее горла. Я страшился, что Энкил вот-вот
угрожающе поднимет руку, но этого не произошло.
Я поцеловал ее шею, ощутив прикосновение тонких черных кос,
глядя на обнаженную белую кожу, слыша тихий плач Бьянки.
– Не надо слез, Бьянка, – прошептал я.
И резким, ожесточенным движением, совсем как раньше, вонзил
зубы в белую шею. Тело мое затопил густой поток крови, сверкающей, горячей,
словно свет ламп и свечей; кровь лилась толчками, словно ее сердце по
собственной воле накачивало меня жизнью, ускоряя мое сердцебиение. В голове
просветлело. Тело стало невесомым.
Где-то далеко плакала Бьянка. Чего она боится?
Я увидел сад. Увидел сад, который рисовал под влиянием любви
к Боттичелли, – с апельсиновыми деревьями, с характерными цветами, но то
был и мой сад, старый сад отцовского дома под Римом. Как мог я забыть
собственный сад? Как мог я забыть сад, где впервые играл ребенком?
Память вернула меня в Рим моей смертной жизни, и там рос мой
сад, сад виллы отца, я шагал по мягкой траве, слушал, как журчит фонтан, и
казалось, меняясь со временем, он все равно оставался прежним и все так же ждал
меня.
Я лег на траву, над головой качались ветви деревьев. Я
услышал, как ко мне быстро и ласково обращается чей-то голос, но не мог
разобрать слов, но потом понял, что Амадео ранен, что он попал в руки тех, кто
причинит ему боль и навлечет зло, что мне пока нельзя отправляться к нему, я
только попаду в расставленную ловушку: я должен остаться здесь.
Я хранитель царя и царицы, так я и объяснял Бьянке –
хранитель царя и царицы, и должен отпустить Амадео скитаться во времени, а если
я выполню свой долг, то ко мне, возможно, вернется Пандора – Пандора,
странствующая по северным городам Европы, Пандора, оставившая след.
Благоухающий сад изобиловал сочной зеленью, и тут я
явственно увидел Пандору. Пандору в мягком белом платье, с распущенными
волосами – такой, какой я описывал ее Бьянке. Пандора улыбнулась. Она
направилась ко мне. Она заговорила. Царица хочет, чтобы мы были вместе, сказала
она. Я смотрел в ее большие удивленные глаза и знал, что она рядом, совсем
рядом со мной, стоит только руку протянуть.
Не может быть, что это игра воображения, не может быть,
думал я. И мне живо вспомнились звуки голоса Пандоры, наша ссора в ту первую
ночь, когда она стала моей невестой: пусть во мне бурлит новая кровь, я не ищу
прибежища ни у рассудка, ни у суеверий. Я могу войти в легенду и выйти из нее!
Ты боишься меня, потому что не знаешь, кто я. Я выгляжу как женщина, а говорю
как мужчина, и твой разум отказывается сложить два и два.
Пандора, заново обретя юность, сидела на скамье в саду,
вынимая из коричневых волос лепестки цветов – она навеки останется
девочкой-женщиной, как Бьянка всегда будет молодой девушкой.
Я раскинул руки и прикоснулся пальцами к свежей траве.
Внезапно я упал на спину, вырвавшись из сада мечты и
иллюзий, и обнаружил, что неподвижно лежу на полу святилища между высокой
стеной горящих свечей и ступенями возвышения, где на троне восседала чета
древнейших.
Казалось, вокруг ничто не изменилось. Даже Бьянка
по-прежнему плакала.
– Помолчи немного, милая, – сказал я, не в силах
отвести глаз от Акаши и от ее груди, сокрытой золотым шелком египетских одежд.
У меня возникло полное ощущение того, что со мной, прямо в
этом святилище, побывала Пандора. И ее красота сплелась с красой и обликом
Акаши, но как так получилось, я не понимал.
– Что значат твои знамения? – прошептал я. Я сел, затем
поднялся на колени. – Объясни, возлюбленная моя царица. Что они означают?
Что ты когда-то привела ко мне Пандору, потому что захотела, чтобы мы были
вместе? Помнишь, что мне рассказывала Пандора?
Я замолчал. Но мысленно продолжал обращаться к Акаше.
Продолжал умолять. Где Пандора? Неужели она снова вернет мне Пандору?
Повисла долгая тишина. Потом я встал.
Я обошел стену свечей и обнаружил, что моя прелестная
спутница пришла в полное смятение чувств, став свидетельницей простого чуда –
недвижимая царица одарила меня Кровью.
– А потом ты замертво упал назад, – рассказывала
она. – А я не смела подойти, ты же велел не двигаться с места.
Я успокоил ее.
