– И потом ты все же очнулся, заговорил о Пандоре, и я
увидела, что тебе намного... намного лучше.
Это правда. Кровь оздоровила меня, руки и ноги стали полнее,
тяжелее, а лицо постепенно приобретало естественные очертания. Несмотря на
оставшиеся глубокие ожоги, я уже был похож на человека сильного и властного;
я и сам чувствовал, что к телу возвращается былая мощь.
Но до рассвета оставалось всего два часа. Я не рассчитывал
самостоятельно открыть дверь и был не в настроении молить Акашу творить чудеса
для всех и каждого. Я понимал, что необходимо поделиться обновленной кровью с
Бьянкой, что я и сделал.
Не оскорбится ли царица, что я, только что испив от нее,
предложу Могущественную Кровь ребенку? Узнать ответ я мог только на опыте.
Я не стал пугать Бьянку предостережениями и сомнениями. Я
жестом предложил ей подойти, лечь рядом и обнять меня.
Я вспорол запястье и приказал ей пить. Я слышал, как она
охнула от изумления, почувствовав вкус Могущественной Крови, и ее нежные
пальчики когтями вцепились в мою руку.
Насытившись, она по собственной воле отстранилась и медленно
села рядом со мной. В ее затуманенных глазах отражался свет.
Я поцеловал ее в лоб.
– Что ты узрела во Крови, моя красавица? – спросил я.
Она покачала головой, словно не находила слов, и положила голову мне на грудь.
В святилище воцарился мир и покой, и пока мы отходили ко
сну, лампы постепенно догорели и угасли.
Осталось гореть лишь несколько свечей, я чувствовал
приближение рассвета; в склепе, как я и обещал, стало тепло, сверкало
богатое убранство; над нами торжественно восседали царь и царица.
Бьянка потеряла сознание. Оставалось не больше трех
четвертей часа до того, как дневной сон завладеет и мной.
Я посмотрел на Акашу, восхищенно отметив отблеск угасавшей
свечи в ее глазах.
– Ты знаешь, какой я лгун, правда? – спросил я. –
Ты знаешь, какой я негодяй. И ты, моя повелительница, играешь со мной в мою же
игру?
Я действительно расслышал ее смех?
Возможно, я сходил с ума. Я пережил много боли и повидал
немало чудес, на мою долю хватило и голода, и крови.
Я взглянул на Бьянку, доверчиво устроившуюся на моем плече.
– А ведь я вложил ей в голову образ Пандоры, –
прошептал я, – и теперь, куда бы она ни отправилась, она будет ее искать.
А Пандора, не сомневаюсь, увидит мой образ в ее ангельских мыслях. Таким
образом, мы с Пандорой сможем через нее найти друг друга. Ей такое и в голову
не придет. Она думает только о том, как утешить меня, как выслушать, а я,
несмотря на всю любовь, увезу ее на север, в страны, где, по словам Рэймонда
Галланта, видели Пандору. Я негодяй, но чтобы продолжать жить, когда жизнь
разрушена и сожжена дотла, требуется нечто грандиозное. Сумасбродное
устремление, ради которого я готов отказаться от Амадео, которого нужно бы
спасти, как только вернутся силы.
Послышался тихий звук. Что это? Звук капающего воска
последней свечи?
Казалось, со мной беззвучно заговорил какой-то голос.
Ты не можешь спасти Амадео. Ты хранитель Матери и Отца.
– Да, я сейчас засну, – прошептал я и закрыл
глаза. – Я знаю. Никогда не забываю.
Продолжай, разыщи Рэймонда Галланта, запомни его. Посмотри
на его лицо.
– Да, Таламаска в Восточной Англии, – сказал я. –
Замок называется Лорвич. Как он говорил? Обитель? Да. Я запомнил золотую монету
с обеих сторон.
Сквозь сон я подумал о том ужине, когда он подкрался ко мне
и уставился во все глаза, невинный и пытливый юноша.
Я вспомнил музыку, вспомнил, как танцевали Амадео с Бьянкой.
Я вспомнил все.
А потом увидел на ладони золотую монету с выгравированным
замком и подумал: разве это не сон? Но Рэймонд Галлант, грезилось мне,
настойчиво повторял:
– Послушайте меня, Мариус, не забывайте меня, Мариус. Мы
знаем о ней, Мариус. Мы наблюдаем, мы всегда рядом.
– Да, на север, – прошептал я.
И мне показалось, что царица Безмолвия без слов дала мне
понять, что удовлетворена.
Глава 28
Оглядываясь назад, я даже не сомневаюсь, что сама Акаша
отвратила меня от спасения Амадео, и вижу, что все, рассказанное здесь, не
оставляет сомнения в ее вмешательстве в мою жизнь в некоторые другие периоды.
Предприми я попытку отправиться на юг, в Рим, я попал бы
прямо к Сантино и нашел бы свою гибель. А разве она могла бы придумать приманку
лучше, чем надежда на скорую встречу с Пандорой?
Конечно, знакомство с Рэймондом Галлантом было вполне
реальным, подробности нашего разговора накрепко запечатлелись в памяти, и
Акаша, разумеется, воспользовалась своим могуществом и прочла все, что нужно, у
меня в голове.
И я на самом деле описывал Пандору Бьянке, а царица,
прислушавшись к отчаянным молитвам, посылаемым из Венеции, вполне могла знать о
нашей беседе.
Так или иначе, в ту ночь, когда мы прибыли в склеп, я твердо
встал на путь выздоровления с намерением разыскать Пандору.
Если бы мне в тот момент сказали, что на поиски уйдут добрые
двести лет, я бы поддался отчаянию, но откуда мне было знать? Я понимал лишь,
что в святилище безопасно, что защищать меня будет Акаша, а скрашивать
существование – Бьянка.
Больше года я питался кровью из священного источника. И на
протяжении шести месяцев поил Бьянку своей Могущественной Кровью.
В те ночи, когда я не мог открыть каменную дверь, после
каждого божественного пира я обнаруживал, что крепну и выздоравливаю, и коротал
остаток ночи в негромкой почтительной беседе с Бьянкой.
Мы приучили себя экономить масло для ламп и превосходные
свечи, что я хранил позади трона божественной четы, ибо не представляли себе,
сколько пройдет времени, прежде чем я открою дверь и смогу в поисках крови
перенести нас в отдаленные альпийские городки.
Наконец наступила ночь, когда я почувствовал сильнейшее
желание попытаться выйти наружу, и у меня хватило ума понять, что это не просто
прихоть. Я увидел цепочку образов, подразумевающих, что у меня уже достаточно
сил. Я смогу открыть дверь. Смогу выйти. И смогу забрать с собой Бьянку.
Появляться в смертном мире было опасно – кожа моя стала черной
как уголь, вся иссеченная глубокими шрамами, словно от ударов кочерги. Но
зеркало Бьянки показывало мне вполне оформившееся лицо со знакомым безмятежным
выражением. Тело же обрело былую силу, а руки, которыми я так тщеславно
горжусь, снова стали руками ученого с длинными холеными пальцами.
