– Позволь напомнить, милая, – добавил я, – что ты
в любую ночь можешь обрезать свои красивые белокурые локоны, не сомневаясь, что
к утру они отрастут до прежней длины, и, переодевшись мужчиной, отправиться на
охоту, воспользовавшись сверхъестественной силой и скоростью. Пожалуй, по
прибытии мы устроим тебе тренировку.
– Да, ты позволишь? – взмолилась она.
– Конечно!
Бурные изъявления признательности привели меня в
замешательство. Она осыпала меня благодарными поцелуями.
– Но я должен предостеречь тебя, – сказал я. – В
местности, куда мы переезжаем, находится много деревень, а крестьяне твердо
верят в существование ведьм и вампиров.
– Вампиров, – повторила она. – Это слово твоего
друга из Таламаски.
– Да, – ответил я. – Необходимо каждый раз скрывать
следы нашего пиршества. Иначе мы тут же станем местной легендой.
Она рассмеялась.
Наконец работы в замке – или в шлоссе, как выражаются в этой
части света, – завершились, и мы начали приготовления к отъезду.
Но меня неотвязно тревожила еще одна мысль.
Наступила ночь, когда Бьянка заснула в углу, и я решился
покончить с этим делом.
Я упал на колени на холодный мрамор и вознес молитву
недвижимой, прекрасной Акаше, недвусмысленно спросив, позволит ли она Бьянке
испить своей крови.
– Это нежное создание много лет провело рядом с
тобой, – говорил я, – она любит тебя безоглядно. Я много раз давал ей
своей крови, но разве может моя кровь сравниться с твоей? Я боюсь за нее,
боюсь, что с ней станет, если нам придется расстаться. Умоляю, позволь ей испить.
Дай ей бесценную силу.
В ответ я услышал лишь безмятежную тишину. Вокруг мерцали
крохотные огоньки свечей и ламп, источавших аромат воска и масла, и в глазах
царицы плясали отблески огня.
Но мне было видение – прелестная Бьянка, приникшая у груди
царицы. И на одну божественную секунду мы оказались не в святилище, а в
огромном саду. Деревья колыхались на ветру. Запахло цветами.
И я очнулся в святилище – на коленях, с простертыми руками.
Я шепотом обратился к Бьянке и сделал ей жест подойти. Она
подчинилась, не представляя, что у меня на уме, а я подвел ее поближе к горлу
царицы, прикрывая собой, чтобы принять на себя удар, если Энкил поднимет руку.
– Поцелуй ее шею, – прошептал я.
Бьянка дрожала. Она находилась на грани слез, но сделала
все, как я сказал, и пронзила маленькими клыками кожу царицы. Я почувствовал,
как ее тело застыло.
Свершилось!
Она пила и пила, и казалось, что я слышу, как бьются,
соперничая друг с другом, два сердца – большое и крохотное, а потом Бьянка
упала, и я принял ее в свои объятия, глядя, как затягиваются две ранки на горле
Акаши.
Все было позади.
Удалившись в угол, я притянул к себе Бьянку.
Она взволнованно хватала ртом воздух, но потом успокоилась и
свернулась рядом со мной. Она протянула ладонь и принялась ее рассматривать, и
мы увидели, что ее кожа, сохранив цвет человеческой плоти, стала значительно
бледнее.
Это событие принесло мне удивительное успокоение. Только
сейчас я могу признаться в том, что оно для меня значило. Ибо, солгав Бьянке, я
принял на душу невыносимый груз вины, а теперь, подарив ей кровь Матери,
почувствовал огромное облегчение, избавившись от тяжкой ноши.
Я питал надежду, что Мать позволит Бьянке повторить попытку.
И я оказался прав. Она пила кровь Матери много раз. И с каждым вливанием
становилась несравненно сильнее.
Но продолжу по порядку.
Путешествие от святилища к замку далось нам с трудом.
Поскольку в прошлом мне приходилось полагаться на смертных, перевозивших
божественную чету в тяжелых каменных гробах, я испытывал некоторую тревогу. Но
не такое сильное, как прежде. Наверное, я был убежден, что Акаша и Энкил смогут
защитить себя сами.
Не знаю, отчего в меня вселилась такая уверенность.
Возможно, дело в том, что в минуту слабости и печали они открыли для меня дверь
и зажгли лампы.
В любом случае, их перенесли в новый дом без осложнений, а
там, под изумленным взглядом Бьянки, я извлек их из гробов и усадил на трон
рука об руку.
Она испытывала смутный ужас перед медленными покорными
движениями, инертной пластичностью.
Но поскольку она уже отведала крови Матери, Бьянка быстро
присоединилась ко мне и принялась расправлять красивое платье Акаши и пояс
Энкила. Она помогла пригладить заплетенные в косы волосы. И надеть браслеты на
руки царицы.
Покончив с церемонией туалета, я собственноручно зажег свечи
и лампы.
И мы оба опустились на колени перед царем и царицей, молясь
о том, чтобы им понравилось на новом месте.
А потом мы отправились охотиться на лесных разбойников. Мы
уже слышали их голоса. Сориентировавшись по запаху, мы быстро устроили в лесу
буйное пиршество, а в довершение всего нашли хороший запас припрятанного
золота.
Мы вернулись к жизни, объявила Бьянка. Она танцевала,
описывая круги по главному залу замка. Она восторгалась обстановкой,
заполнившей новые комнаты. Она восхищалась изысканным убранством постелей и
многоцветными драпировками. Я тоже искренне радовался.
Но мы полностью соглашались с тем, что не станем вести
светскую жизнь, какую я вел в Венеции. Это было бы слишком опасно. И,
обзаведясь весьма скромной прислугой, мы стали жить совсем замкнуто, а в
Дрездене ходили слухи, что дом принадлежит господам, которые все время в
отъезде.
Когда нам приходила охота посетить грандиозные соборы,
которых в Германии было великое множество, или королевские дворы, мы отправлялись
подальше от дома в другие города – Веймар, Эйзенах или Лейпциг – и окружали
себя абсурдной роскошью и завесой тайны. После унылой жизни в Альпах мы с
огромным удовольствием предавались подобным развлечениям.
Но каждый раз на закате я впивался глазами в Дрезден. Каждый
раз на закате я прислушивался, не бьется ли поблизости бессмертное сердце –
здесь, в Дрездене.
Так текли годы.
Новая эпоха принесла радикальную перемену моды, сильно
позабавившую нас. Вскоре мы уже носили смехотворные парики сложнейших
конструкций. А как же я презирал новомодные панталоны, туфли на высоких
каблуках и белые чулки!
Оставаясь затворниками, мы не могли нанять Бьянке достаточно
горничных, и мне приходилось самому затягивать на ней тугой корсет. Но ей
удивительно шли платья с низко вырезанным лифом и широким колыхавшимся
кринолином.
