Должно быть, я уже не мог стоять. Наверное, я упал. Мне было
все равно. Потом я ощутил прикосновение ее рук к плечам и понял, что я поднялся
на ноги.
Она отодвинулась, и я сквозь туман увидел, что она не сводит
с меня глаз. Ее волосы в беспорядке растрепались по плечам.
– Какая сильная кровь! – прошептала она. –
Истинный Сын Тысячелетий.
Тогда я впервые услышал выражение, обозначающее тех, кто
прожил целую вечность, и был смутно очарован.
Она оказалась такой сильной, что я еле держался на ногах, но
разве это имело значение? Я отдал бы ей все на свете. Я выпрямился. Постарался
обрести ясность мыслей.
Она стояла в дальнем конце комнаты.
– Что ты увидела во Крови? – прошептал я.
– Чистую любовь, – ответила она.
– У тебя остались сомнения? – спросил я. Силы
возвращались ко мне с каждой секундой. Ее лицо сияло от притока крови, глаза
горели, как бывало во время ссоры.
– Нет, никаких сомнений. Но ты должен уйти.
Я молчал.
– Иди же, Мариус. Я долго не выдержу.
Я уставился на нее, как на дикого зверя в лесу – она и
вправду напоминала зверька, та, кого я любил всем сердцем.
И вновь понял, что все кончено.
Я вышел из комнаты.
Я как оглушенный застыл в большом вестибюле, где из угла
наблюдал за мной Аржун.
– Мне очень жаль, Мариус, – сказал он таким тоном,
словно на самом деле расстроился.
Я посмотрел на него, думая, смогу ли довести себя до такой
ярости, что уничтожу его. Если его не станет, ей придется остаться со мной. Эта
мысль сверкнула в голове, как молния. Но я сознавал, что она окончательно
возненавидит меня. И сам я себя возненавижу. Какое зло мне таить против Аржуна,
если вопреки моим фантазиям он оказался не коварным властелином, а ее сыном,
молодым вампиром не старше пятисот лет, юного во Крови и полного любви к ней.
Я был далек от подобных поступков. А он, надменное создание,
наверняка прочитал мои отчаянные неприкрытые мысли, но не двинулся с места,
сохранив горделивую осанку.
– Зачем нам расставаться! – прошептал он.
Аржун пожал плечами и сделал красноречивый жест.
– Не знаю, – сказал он, – но ей так хочется. Она
сама решила постоянно переезжать с места на место, сама рисует маршруты на
карте. Это она предпочитает передвигаться кругами, сделав Дрезден центром наших
странствий, но иногда выбирает другой город – Париж или Рим. Она сама говорит,
что мы не должны стоять на месте. Это все она. Что мне сказать, Мариус? Я в
полном восторге.
Я направился к нему, он на мгновение решил, будто я хочу
причинить ему вред, и напрягся всем телом.
Не успел он пошевелиться, как я схватил его за запястье.
Благородное создание – его блестящая кожа казалась еще темнее из-за контраста с
большим белым париком, а черные глаза глядели на меня очень серьезно и с явным
пониманием.
– Останьтесь со мной оба, – сказал я. –
Останьтесь. Со мной и с моей спутницей Бьянкой.
Он улыбнулся и покачал головой. В его глазах не было ни тени
ненависти. Мы говорили как мужчина с мужчиной, на равных. Он просто отказал
мне.
– Она не захочет, – умиротворяюще и спокойно произнес
он. – Я ее знаю. Я знаю все ее привычки. Она забрала меня с собой, потому
что я боготворил ее. Но, отдав мне кровь, она не перестала быть моей богиней.
Я все сжимал его руку, оглядываясь по сторонам, словно
готовился воззвать к богам. Пожалуй, если бы я выпустил свой крик на волю,
стены дома рухнули бы.
– Как же так! – прошептал я. – Обрести ее лишь на
одну ночь, на драгоценную ночь, полную разногласий.
– Вы с ней равны, – ответил он. – Я только
инструмент.
Я закрыл глаза.
Внезапно я услышал, что она плачет, и, как только звук ее
рыданий донесся до нас, Аржун аккуратно высвободил руку и мягким ласковым
голосом объяснил, что должен пойти к ней.
Я медленно вышел из вестибюля, спустился по мраморной
лестнице и, не обращая внимания на карету, растворился в ночной тьме.
Я отправился домой через лес.
Добравшись до дома, я прошел в библиотеку, снял парик,
надетый для бала, швырнул его в угол и сел в кресло у письменного стола.
Я опустил голову на скрещенные руки и молча разрыдался. Я
плакал так, как не плакал со времен гибели Эвдоксии. Прошло несколько часов, и
я осознал, что рядом стоит Бьянка.
Она гладила меня по голове, и тут я услышал ее шепот:
– Пора вниз, Мариус, в холодную могилу. Тебе еще рано
ложиться, но мне нужно идти, а в таком состоянии я тебя оставить не могу.
Я поднялся на ноги. Я схватил ее в объятия и дал волю
безудержному потоку слез, а она горячо обнимала меня, не произнося ни слова.
И мы спустились в подземелье и разошлись по могилам.
На следующую ночь я первым делом отправился в дом, где
оставил Пандору.
Там никого не было. Я обшарил весь Дрезден и все окрестные
дворцы – шлоссы.
Не оставалось сомнений, что она уехала с Аржуном. Проникнув
во дворец герцога, где как раз шел небольшой концерт, я выяснил официальную
версию – красивая черная карета маркиза и маркизы де Мальврие до рассвета
уехала в Россию.
Россия.
Не в настроении слушать музыку, я вскоре извинился перед
собравшимися в салоне гостями и вернулся домой. Впервые за все время моего
существования я ощущал себя до такой степени несчастным. Я узнал, что такое
разбитое сердце.
Я сел к столу. Посмотрел в окно на реку. Ощутил дуновение
весеннего ветра.
Я подумал обо всем, что нам с ней следовало сказать друг
другу, вспомнил все аргументы, которые должен был привести в спокойной
обстановке. Я твердил себе, что ее еще можно догнать. Объяснял себе, что ей
известно, где я, что она сможет написать письмо. Я сказал себе все, что
требовалось, чтобы не сойти с ума.
Я не услышал, как Бьянка вошла в комнату. Не услышал, как
она села в большое гобеленовое кресло рядом со мной.
Подняв глаза, я увидел ее прелестную фигурку – безупречный
юноша с фарфоровыми щеками, белокурые волосы перевязаны черной лентой, сюртук
расшит золотом, красивые икры обтянуты белыми чулками, на ногах – туфли с
рубиновыми пряжками.
Божественная маскировка – Бьянка в роли молодого дворянина,
известная немногочисленным приближенным смертным как ее собственный брат. Она
взирала на меня удивительно грустными непроницаемыми глазами.
