Большие пытливые черные глаза незнакомца смотрели на меня
открыто и доброжелательно. Волнистые черные волосы обрамляли широкое, довольно
приятное лицо, на котором особенно выделялся красиво очерченный, с пухлыми
губами рот.
Я снова посмотрел на блондина, который когда-то в порыве
религиозного рвения отобрал у меня смертную жизнь.
Мне вдруг пришло на ум, что его можно уничтожить: оторвать,
например, голову, унести ее с собой, а перед рассветом положить в саду моего
дома, где древнюю плоть неминуемо спалит дотла жаркое дневное солнце. Я
подумал, что так, наверное, и следует поступить, ибо подобное существо не
заслуживает лучшей участи.
Но тут же появились и другие мысли. Мне захотелось
поговорить с Маэлом, узнать его получше. Захотелось познакомиться с его
темнокожим спутником, уставившимся на меня во все глаза со смешанным выражением
сердечной симпатии и наивного простодушия. Это был очень древний вампир,
намного старше меня и Маэла. Среди тех, кто приходил в мой дом в Антиохии и
умолял о встрече с Отцом и Матерью, я подобных ему не встречал. Точнее, с
такими, как он, мне не приходилось сталкиваться никогда.
И тогда я впервые отчетливо осознал, что гнев – это
проявление слабости. Именно гнев похитил у меня Пандору – хватило одной
короткой фразы. Гнев лишит меня и общества Маэла, если я уничтожу друида.
«Убить всегда успею, – подумал я. – Почему бы нам с ним не
поговорить? Сейчас я имею возможность провести какое-то время в компании себе
подобных, которой мне так не хватает, а там видно будет».
Уверен, ты понимаешь, что, рассуждая так, я лицемерил, ибо
привязанность к кому-то не позволяет нам желать ему смерти.
Пока в голове проносились противоречивые мысли, с языка
моего неожиданно слетели довольно резкие слова:
– Я Мариус. Разве ты меня не помнишь? Я тот, кого ты привел
к Богу Рощи и кому удалось сбежать.
Меня неприятно поразила собственная враждебность.
Маэл полностью закрыл свой разум, и я не смог понять, узнал
он меня или нет. А друид быстро заговорил на латыни:
– Да, ты бросил рощу. Бросил всех, кто тебя боготворил. Ты
обрел могущество, а что осталось обитателям леса? Что ты отдал взамен?
– А ты, любезный друид? Ты продолжаешь оставаться жрецом
старых богов? Это служение им привело тебя в Рим?
Голос мой звенел и срывался от гнева. Я чувствовал, что веду
себя не так, как нужно, поэтому постарался взять себя в руки и заговорил более
решительно и отчетливо:
– Помнится, ты был чист сердцем. Я редко встречал человека
более склонного к самообману и приверженного к религиозным иллюзиям, чем ты.
Я замолчал. Нужно было вновь собраться с силами.
– Старой религии больше нет, – ответил он с
яростью. – Римляне добрались до самых потаенных мест. Они захватили все
наши территории и построили там свои города. Из-за Дуная на нас обрушились
варвары-расхитители. А уж христиане... Христиане лезут туда, куда не проникли
даже римляне. Христиан ничем не остановишь.
Голос Маэла зазвучал громче, хотя говорил он шепотом:
– Но виноваты не они, а ты, Мариус! Это ты меня развратил,
ты заставил меня покинуть приверженцев Бога Рощи, ты вбил мне в голову
крамольные мысли и несбыточные мечты!
Он так же злился, как и я. Его буквально трясло от ярости.
И, как часто происходит во время ссоры, гнев Маэла меня успокоил. Я в очередной
раз повторил себе, что всегда успею его убить, и смог изгнать из сердца
враждебность.
Спутник друида не скрывал удивления и следил за нами с
выражением почти детского восторга на лице.
– Все это сущая чепуха, – возразил я. – Тебя
следует уничтожить, и мне не составит труда убить тебя сейчас же.
– Ну так давай! Попробуй! – вскинулся он.
Темнокожий спутник взял Маэла за руку.
– Нет, послушайте меня, – примирительно сказал он
глубоким голосом, – хватит ссориться. Каким бы путем ни досталась нам
Темная Кровь – через ложь или через насилие, – теперь мы бессмертны. И не
имеем права быть столь неблагодарными.
– При чем здесь неблагодарность? – возмутился я. –
Своим бессмертием я обязан судьбе, а не Маэлу. Тем не менее я одинок и рад
встрече, ибо ваше общество мне приятно. Я говорю правду и приглашаю вас в свой
дом. Поверьте, я никогда не обижу гостя, находящегося под моей крышей.
Я сам удивился своей речи, но она была искренней.
– У тебя в городе дом? – спросил Маэл. – Что ты
имеешь в виду?
– Настоящий дом, очень удобный. Я предлагаю вам зайти и
побеседовать. Там есть чудесный сад с красивыми фонтанами. И рабы – туповатые
смертные. Повсюду горят огни, а в саду полно ночных цветов. Пойдемте.
Черноволосый снова удивился.
– Я хочу все это увидеть, – сказал он, взглянув на
Маэла, но по-прежнему держась за спиной друида. Голос древнего вампира звучал
мягко, но властно и весьма убедительно. В нем явственно ощущалась внутренняя
сила.
Кипевшая в душе Маэла ярость буквально парализовала его,
заставив беспомощно застыть на месте. Только глаза метали молнии и вместе с
ястребиным носом делали его похожим на хищную птицу. Мужчин, обладающих носами
такой формы, почему-то всегда сравнивают с птицами. Но чистый высокий лоб и
волевой рот придавали облику Маэла весьма своеобразную красоту.
Однако позволь мне продолжить рассказ. Только в тот момент я
обратил внимание на одежду своих соплеменников и заметил, что оба они в
обносках и босиком – настоящие нищие бродяги. Грязь к нашей коже не пристает,
но, несмотря на это, вид у них был неряшливый.
Что ж, это легко исправить, если с их стороны не будет
возражений. Сундуки в моем доме поистине ломились от самых разнообразных
нарядов. Выходя на улицу, чтобы поохотиться или полюбоваться фреской в
каком-нибудь пустующем здании, я одевался как богатый римлянин и часто
пристегивал к поясу кинжал и меч.
В конце концов они согласились принять предложение.
Откровенно говоря, мне понадобилось немалое усилие воли, чтобы повернуться
спиной к неожиданным спутникам. Но, взяв себя в руки, я пошел впереди, хотя ни
на минуту не ослаблял внимание и заставлял Мысленный дар постоянно быть начеку
и следить, чтобы никто на меня не напал.
Конечно, сознание того, что Те, Кого Следует Оберегать,
укрыты вдали от виллы, позволяло мне чувствовать себя достаточно спокойно. В
противном случае любой из этих бессмертных мог бы услышать биение
могущественных сердец. Моей важнейшей задачей было изгнать образы Отца и Матери
из собственного разума.
Мы шли довольно долго.
