Мне даже казалось, что Маэл специально мучает меня своим
присутствием, пытаясь отравить мое существование и заставить отказаться от
жизни в большом городе, и мне становилось обидно.
Я ломал голову, придумывая способы прогнать их с Авикусом из
Рима.
Правда, мысли об Авикусе не шли у меня из головы. Я не мог
забыть его лицо. «Каков нрав у этого странного существа, – гадал я, –
что у него на душе? Как он отнесся бы к предложению остаться со мной, сделаться
моим спутником?» Я боялся, что никогда этого не узнаю.
Тем временем в город то и дело забредали чужаки. Я
безошибочно ощущал их присутствие. А однажды ночью между сильным, враждебно
настроенным пришельцем и моими бывшими гостями – Авикусом и Маэлом – произошла
жестокая стычка. Благодаря Мысленному дару я увидел полную картину
произошедшего. Авикус и Маэл так напугали незнакомца, что тот исчез до
наступления рассвета и дал себе слово никогда не возвращаться в Рим.
Я задумался. А что, если Авикус и Маэл взяли на себя миссию
охранять город от посторонних и теперь оставят меня в покое?
Шли месяцы, и я все больше убеждался, что так оно и есть. В
наши охотничьи угодья попыталась вторгнуться небольшая группа христиан. Они
принадлежали к тому самому племени змеепоклонников, которое приходило ко мне в
Антиохию с требованием открыть им древние тайны. Мысленный дар показал мне, с
каким рвением они возводят храм, в котором намереваются приносить человеческие
жертвы, и я испытал глубокое отвращение.
Но Авикус и Маэл не поддались безрассудной идее служения
сатане – впрочем, нашим язычникам это имя ничего не говорило – и быстро
обратили безумцев в бегство. Город снова принадлежал нам.
Наблюдая за ними издали, я отметил, что ни тот ни другой не
осознают всю мощь собственной силы. Сверхъестественные способности помогли им
сбежать от друидов, но пока не раскрыли уже известный мне секрет: наши силы
возрастают с течением времени.
Я считал себя намного сильнее любого из них, потому что
испил крови Матери. Однако со временем моя сила увеличивалась сама по себе. Я с
относительной легкостью мог вспрыгнуть на крышу четырехэтажного строения – а в
Риме таких домов было немало. И никаким смертным солдатам в жизни не удалось бы
взять меня в плен: слишком быстро я передвигался.
Осваивая искусство убивать, я столкнулся с проблемой
древнейших: необходимостью управлять собственными силами, так чтобы могучими
руками не выдавить из тела жизнь, накачивающую кровь в мой рот. А крови мне
хотелось все больше и больше!
Однако, увлеченный тайными наблюдениями за происходящими в
городе событиями – например, за отступлением приверженцев сатаны, – я совсем
забросил святилище Акаши и Энкила.
Наконец как-то вечером, самым тщательным образом
замаскировавшись, я решился отправиться к холмам, ибо чувствовал, что пора
навестить царственную чету. Я никогда не оставлял их без присмотра так надолго
и не знал, насколько серьезны будут последствия подобного пренебрежения.
Теперь-то я понимаю всю абсурдность моих опасений. С годами
стало очевидно, что я могу не приходить в святилище столетиями. Ничего не
случится. Но в то время я многого не знал.
Итак, я пришел в новый храм и оглядел пустые стены. Я принес
с собой все необходимое: цветы, благовония, несколько бутылей с духами, чтобы
разбрызгивать их на одежды Акаши. Но едва я зажег лампы и воскурил благовония,
как почувствовал жуткую слабость, заставившую меня опуститься на колени.
Пока я жил с Пандорой, мне практически никогда не доводилось
молиться в такой позе. Но теперь Акаша принадлежала только мне.
Я поднял глаза, чтобы взглянуть на неподвижные лица, на
длинные черные волосы, заплетенные в косы, на свежие льняные одеяния в
египетском стиле: плиссированное длинное платье Акаши и короткую юбку Энкила.
Вокруг глаз Акаши до сих пор сохранилась черная краска, умело наложенная
Пандорой. А на голове царицы поблескивала золотая диадема, надетая любящими
руками моей спутницы. Даже золотые змейки на предплечьях нашей Матери были
даром Пандоры. И сандалии на ноги царя и царицы тоже надела она.
В сияющем свете мне показалось, что кожа моих царственных
подопечных стала бледнее. Теперь, спустя столетия, я понимаю, что был прав: они
быстро исцелялись от страшных солнечных ожогов.
В тот раз я очень пристально следил за выражением лица
Энкила, ибо слишком хорошо сознавал, что не испытываю по отношению к нему
особой преданности, и понимал всю неразумность такого поведения.
Когда я – в то время юное, пылкое создание, воспламененное
просьбой Акаши вывезти их из Египта, – впервые увидел их, Энкил преградил
мне путь к царице.
Потребовалось немало усилий, чтобы заставить его вернуться
на место и принять прежнюю позу. В тот решающий момент мне помогла Акаша, но
оба они двигались неестественно медленно, отчего мне даже стало жутковато.
Это случилось триста лет назад, и с тех пор Акаша
пошевелилась при мне только однажды: она протянула руку, чтобы призвать к себе
Пандору.
Благословенна Пандора, удостоенная царственного жеста! Я
помнил его все эти долгие годы.
Интересно, а что на уме у Энкила? Ревнует ли он, когда я
обращаю свои молитвы к Акаше? Или, может быть, он вообще ничего не сознает?
Как бы то ни было, я безмолвно поклялся царю в вечной
преданности и пообещал, что бы ни случилось, всеми силами защищать его и
царицу.
Я не сводил с них глаз и в конце концов окончательно утратил
способность рассуждать.
Я дал Акаше понять, как почитаю ее и какими опасностями
чреват каждый мой приход, объяснил, что никогда я не оставил бы святилище в
запустении по собственной воле и только из соображений безопасности так долго
держался в стороне. Давно нужно было прийти и начать расписывать стены или
выкладывать их мозаикой. Надо сказать, что в смертной жизни я не обладал
художественными талантами, но благодаря вампирским способностям вполне сносно
сумел украсить святилище царственной четы в Антиохии.
Но здесь Акашу и Энкила окружали лишь голые побеленные
стены, и только цветы, которые я в изобилии принес с собой, хоть как-то
оживляли обстановку.
– Помоги мне, царица, – молился я.
И тут, пока я объяснял, что рядом с теми, кого случайно
встретил на своем пути, чувствовал себя абсолютно несчастным, мне в голову
вползла ужасная, но вполне очевидная мысль: «Авикус никогда не станет моим
спутником. Просто потому, что я не имею права иметь таковых. Ибо любой, кто
умеет читать мысли, вскоре узнает тайну Тех, Кого Следует Оберегать. А потому
глупо и бессмысленно было предлагать кров Авикусу и Маэлу. Я обречен на одиночество».
Меня бросило в холод. Я смотрел на царицу и долго не мог
облечь молитвы в слова, однако в конце концов нашел в себе силы обратиться к
своей повелительнице:
