Я в изумлении наблюдал за происходящим. Конечно, мои гости
тоже яростно спорили. Выяснилось, что некоторые из них давно уже перешли в
христианство. Теперь они могли не скрывать своих убеждений. Но что бы ни
случалось, вино продолжало течь рекой под неустанные звуки музыки.
Видишь ли, я не испытывал по отношению к христианству ни
страха, ни врожденного отвращения и, как уже сказал, изумленно следил за его
развитием и распространением.
Но теперь, спустя десять лет, в течение которых Константин и
Лициний, правя империей, поддерживали шаткий мир, наметились перемены, мысль о
которых доселе не приходила мне в голову. Былые верования канули в прошлое,
гонения на христиан прекратились, последователи этой религии добились
оглушительного успеха.
Я вдруг обнаружил, что идеи христианства коренным образом
изменили образ мыслей римлян. Можно сказать, произошло смешение стилей и
мировоззрений.
Со смертью Лициния Константин стал единственным правителем
империи, и все провинции заново объединились. Константина очень волновала
разобщенность христиан, и в Риме поползли слухи о проведении на Востоке
христианских Соборов. Первый такой Собор состоялся в Антиохии, где когда-то я
жил вместе с Пандорой. Антиохия оставалась великим городом и, возможно, во
многих отношениях была оживленнее и интереснее Рима.
Арианская ересь вызвала недовольство Константина. Сыр-бор
разгорелся из-за мелочи, на взгляд Константина не стоившей выеденного
яйца, – из-за фрагмента Писания. Тем не менее некоторые епископы были
отлучены от развивающейся церкви, а спустя два месяца в Никее собрался новый
Вселенский собор под председательством Константина.
Там, на Никейском соборе, был принят «Символ веры» – краткий
свод догматов христианской ортодоксии, которых по сию пору придерживаются
ревностные последователи этой религии. Епископы, ее подписавшие, снова
заклеймили как еретика и отлучили от церкви христианского теолога и писателя
Ария, а творения его приговорили к сожжению. Ария изгнали из Александрии.
Решение Собора обжалованию не подлежало.
Но стоит отметить, что Арий, оставаясь изгнанником,
продолжал отстаивать свои позиции.
Другой важной причиной созыва Никейского собора стал вопрос,
до сих пор не решенный христианами: какова точная дата Пасхи – воскрешения
Христа. Участники Собора решили, как они будут впредь вычислять эту дату,
основываясь на западной системе. И закрыли Собор.
Епископов, однако, попросили задержаться и присутствовать на
праздновании двадцатилетней годовщины правления императора Константина.
Естественно, об отказе не могло быть и речи. Епископы остались.
Долетевшие до Рима рассказы о роскошных празднествах
породили в душах его граждан недовольство и зависть. Рим чувствовал, что его
обошли стороной. Поэтому, когда в январе триста двадцать шестого года император
снова направился к нашему городу, римляне испытали облегчение и радость.
Однако прежде чем Константин достиг стен Рима, город
наводнили слухи об ужасных злодеяниях императора. По никому не известным
причинам на пути к Риму он сделал остановку, чтобы предать смерти своего сына
Криспия, пасынка Лициниана и собственную жену, императрицу Фаусту. Историки
могут до хрипоты спорить, почему он так поступил, но истинная причина никогда
не станет известна. Возможно, император узнал о существовании заговора против
него. А может, случилось что-то другое...
Замечу, что описанные события омрачили радость горожан.
Долгожданное прибытие императора не пролило бальзама и на души приверженцев
старых порядков. Одевался Константин в экстравагантном восточном стиле: в шелка
и дамаст. К тому же вопреки ожиданиям народа он не изъявил желания принять
участие в традиционной процессии к храму Юпитера.
Конечно же, христиане его обожали. Люди всех сословий
слетались посмотреть на правителя, облаченного в восточные одеяния, усыпанные
драгоценностями. А щедрость, с которой он выделял средства на новые церкви,
поражала всех без исключения.
Хотя император почти не жил в Риме, бывая там лишь время от
времени, он повелел завершить строительство нескольких светских зданий, начатое
еще при Максенции, и возвел просторные общественные бани, названные его именем.
Потом поползли отвратительные сплетни. Константин
намеревался построить новый город. Император решил, что Рим пришел в упадок и
лишился подобающего столице блеска, а потому собирался возвести другой центр
империи – воздвигнуть его на Востоке и назвать своим именем.
Можешь себе представить, как это было воспринято?
Конечно, за последний век императоры переезжали из провинции
в провинцию. Они боролись друг с другом, заключали двойные и тройные союзы,
встречались в одном месте и убивали друг друга в другом.
Но отказаться от Рима? Воздвигнуть новый город и сделать его
столицей империи?
Немыслимо!
Кипя от ненависти, я предавался мрачным мыслям. Я впал в
отчаяние.
Ночные гости разделяли мое негодование. Новости привели в
уныние пожилых солдат, один из старых философов горько плакал. Другая столица?
Молодежь впадала в ярость, но не могла скрыть горького любопытства и, ворча,
гадала, где вырастет новый город.
Я не осмеливался плакать, поскольку слезы мои были бы
кровавыми.
Я научил музыкантов играть старые песни, те, которых они и
не слыхивали, и наступил странный момент, когда вместе со смертными гостями мы
затянули медленную скорбную песню о непреходящей славе поверженного Рима.
В тот вечер веяло прохладой. Я вышел в сад и посмотрел на
склоны холма. То там, то здесь в темноте мерцали огоньки. В других домах звучали
голоса и смех.
– Вот он, Рим... – прошептал я.
Как мог Константин отвергнуть город, тысячу лет остававшийся
столицей империи, ставший свидетелем ее борьбы, триумфа, поражений и побед?
Неужели некому его вразумить? Такого не может быть!
Но чем дольше бродил я по городу, чем внимательнее
прислушивался к разговорам, чем чаще выходил за городские стены и навещал
окрестные городки, тем отчетливее понимал мотивы, руководившие императором.
Константин хотел, чтобы центр христианской империи
располагался в месте, обладавшем огромными преимуществами, и не мог ограничить
свое пребывание полуостровом, в то время как культура его народа была столь
многим обязана Востоку. К тому же ему приходилось защищать восточные границы.
Персия была и оставалась угрозой для империи. И Рим не мог оставаться
резиденцией человека, обладавшего неограниченной властью.
Поэтому Константин выбрал далекий греческий город Византию и
решил, что здесь будет построен его новый дом – Константинополь.
А я был обречен наблюдать, как мой дом, священный Рим,
приходит в упадок по вине человека, которого я как римлянин отказывался
признать.
