А что до Маэла, он застыл в углу, положив руку на кинжал, и
с завистью разглядывал меня, не говоря ни слова.
– Убирайся из моего дома, – процедил я сквозь зубы. –
А если тебе жизнь надоела, пойди и разбуди Мать и Отца. Дорогу в святилище
теперь знаешь. Но, как ты мог убедиться, при всей своей древности и
бессловесности Священные Прародители способны одним пальцем раздавить любого,
кто осмелится делать что-то против их воли.
– Ты даже не представляешь всю тяжесть своей вины! – не
унимался Маэл. – Как ты смел скрывать их от всех нас?
– Пожалуйста, помолчи, – попросил Авикус.
– Нет, молчать я не буду! – заявил бывший жрец. –
Ты, Мариус, похитил царицу и держишь ее у себя, как свою собственность! Ты
запер ее в разукрашенном храме, словно деревянного римского божка! Да как ты
смеешь так поступать?
– Глупец! – ответил я. – А что предлагаешь ты?
Прекрати врать. Тебе нужно то же, что и всем: ее кровь! И что ты собираешься
сделать, узнав, где она находится? Выпустить ее? Зачем? Когда? Каким образом?
– Прошу вас, хватит, – повторил Авикус. – Маэл,
умоляю тебя, давай уйдем.
– А что хотели сделать змеепоклонники, прослышав о моей
тайне? – продолжал я, не помня себя от ярости. – Представь себе, что
могло случиться, если бы они завладели царицей, получили ее кровь и стали
сильнее нас. Или если бы все человечество восстало против нас и устроило охоту,
чтобы уничтожить наш род. Нет, ты, ненормальный самовлюбленный дурак, даже
вообразить не можешь, какие несчастья обрушились бы на этот мир, узнай о ней
все и вся!
Передо мной вырос расстроенный Авикус и умоляюще поднял
руки.
Но меня было не остановить. Шагнув в сторону, я оказался
лицом к лицу с разъяренным Маэлом и в который раз попытался его вразумить.
– Только подумай, что произойдет, если Мать и Отец вновь
окажутся под палящими лучами солнца, если повторится Великий Огонь, от которого
уже пострадал Авикус! – возмущался я. – Ты бы хотел закончить свою
жизнь в агонии по прихоти третьего лица?
Авикус опять встал между нами.
– Прошу тебя, Мариус, позволь мне увести Маэла. – Голос
его был исполнен печали и муки. – Мы покинем твой дом и, обещаю, больше не
доставим тебе хлопот.
Я повернулся к ним спиной. Я слышал, как уходит Маэл, но
Авикус колебался. Внезапно он обнял меня и коснулся губами моей щеки.
– Уходи, – прошептал я, – пока твой безумный друг
из ревности сгоряча не вонзил мне нож в спину.
– Ты показал нам великое чудо, – так же шепотом сказал
он. – Дай ему время поразмыслить, пусть он найдет способ уместить величие
у себя в голове.
Я улыбнулся.
– А я больше никогда не захочу их видеть, – продолжал
Авикус. – Слишком тяжелое зрелище.
Я кивнул.
– Но позволь мне приходить по вечерам, – едва слышно
попросил он. – Я буду молча стоять в саду и смотреть через окно, как ты
расписываешь стены.
Глава 8
Время неслось слишком быстро.
В Риме только и говорили, что о потрясающем восточном городе
Константинополе. Все больше знатных патрициев покидали Рим, поддавшись далеким
чарам. После смерти Константина Великого воинственным императорам, казалось, не
будет конца. А натиск на границы империи оставался по-прежнему невыносимым, что
требовало проявления абсолютной преданности от всех сторонников императорской
власти, особенно от тех, кто занимал высокое положение в обществе и имел на
него влияние.
Появился один интересный чудак – Юлиан, впоследствии
известный как Апостат. Он пытался восстановить язычество, но потерпел фиаско.
Несмотря на свои религиозные фантазии, он оказался отважным и умелым солдатом и
погиб вдали от Рима в битве с неутомимыми персами.
Готы, вестготы, германцы, персы – кто только не совершал
набеги на империю! Красивые богатые города со всеми их гимнастическими залами,
театрами, философскими школами и храмами пали под натиском племен, понятия не
имевших ни о воспитании, ни о философии, ни о поэзии, ни об изяществе и
изысканности. Издревле принятые ценности нашей жизни были им абсолютно чужды.
Варвары разорили даже Антиохию, наш с Пандорой дом, –
мне невыносимо было думать об этом.
Один лишь Рим, казалось, был неподвластен подобным кошмарам.
Даже видя, как вокруг один за другим рушатся дома, родовитые граждане Вечного
города не теряли уверенности в том, что он избежит печальной участи.
Я же продолжал задавать пиры для непризнанных и отверженных,
часами просиживал над страницами своего дневника, поверяя ему свои мысли, или
вновь и вновь покрывал росписями стены.
Весть о смерти кого-либо из завсегдатаев моих празднеств
каждый раз заставляла меня нестерпимо страдать. Однако я понимал, что никто из
них не избежит этой участи, и потому прилагал все усилия, чтобы компания
постоянно пополнялась новыми гостями и всегда была многочисленной.
Что бы ни вытворяли гости – накачивались ли вином до бесчувствия
или в каком-нибудь уголке сада исторгали из себя все выпитое и
съеденное, – я упорно продолжал упражняться в живописи. Дом мой
производил, наверное, совершенно безумное впечатление: горящие повсюду лампы,
хозяин, с помощью кистей и красок воплощающий в жизнь свои фантазии, хохочущие
гости, поднимающие бокалы за его здоровье, музыка, не смолкающая до рассвета...
Поначалу я опасался, что присутствие Авикуса, тайком
наблюдавшего за моей работой, будет отвлекать меня, но быстро привык к тому,
что он проскальзывает в сад и бродит где-то неподалеку. Сознание того, что
рядом находится существо, способное по-своему разделить со мной долгие
бессмертные ночи, приносило в душу умиротворение.
Я продолжал рисовать богинь: Венеру, Ариадну, Геру – и
постепенно смирился с тем, что в их облике непременно присутствует образ
Пандоры. Однако мужчинам-богам тоже нашлось место на стенах моей виллы. В
особенности меня вдохновлял Аполлон, но привлекали и другие мифологические
персонажи: Тезей, Эней, Геракл... Время от времени я перечитывал сочинения
Овидия, Гомера и Лукреция, заимствуя сюжеты у этих поистине гениальных поэтов,
а порой придумывал собственные сценки.
Тем не менее истинное утешение приносили мне только
нарисованные на стенах сады – мне казалось, что я действительно бродил когда-то
под сенью их деревьев и с тех пор они оставались в моем сердце.
В общем, я упорно рисовал, а поскольку дом мой был выстроен
как вилла, а не как закрытое городское здание с атриумом внутри, Авикус имел
возможность свободно гулять по саду и наблюдать за моей работой. Интересно,
повлияло ли его присутствие на мое творчество?
