Я снова подивился, как сильна оказалась религия христиан,
расцветавшая в мирное время и набиравшая силу в период несчастий и горестей.
И поразился гибкости старых патрициев, которые, как я уже
говорил, не отошли от общественной жизни, а стремились по мере возможности
сохранять былые ценности.
Повсюду попадались усатые варвары с нечесаными сальными
волосами, одетые в грубые штаны. Среди них было много христиан-арианцев, чьи
обряды отличались от церемоний «ортодоксальных» католиков. Кто они? Готы?
Вестготы? Германцы? Гунны? Некоторых я и вовсе не мог определить. А правитель
этого огромного государства жил не в Риме, а на севере, в Равенне.
Также я обнаружил, что в забытых всеми катакомбах свили
очередное гнездо вампиры, поклонявшиеся сатане: там они воздавали почести
дьяволу-змею, а затем выходили на охоту, не делая различий между невинными и
преступниками.
Авикус и Маэл понятия не имели, откуда взялись эти новые
изуверы, и, устав от них, решили больше не вмешиваться.
Пока я бродил по разрушенным улицам, заглядывая в опустевшие
дома, фанатики следили за каждым моим шагом. Я испытывал отвращение, но не
думал, что они представляют опасность. Годы голодания сделали меня сильнее. А в
венах моих текла кровь Акаши.
О, как же я заблуждался на их счет! Как жестоко заблуждался!
Но об этом чуть позже.
Вернемся к тем ночам, когда я блуждал среди обломков
классической цивилизации.
Нельзя сказать, что я чрезмерно ожесточился. Кровь Акаши не
только увеличила мою физическую силу, но и придала ясность мыслям, укрепила
способность сосредоточиваться на главном и стоять на своем, отбрасывая все
лишнее.
Тем не менее состояние Рима огорчало меня и не оставляло
пустых надежд. Цивилизация, похоже, действительно сохранилась лишь в
Константинополе, и я был полностью готов к предстоящему путешествию.
Настала пора заняться последними приготовлениями. Авикус и
Маэл с величайшим почтением помогли мне аккуратно обернуть тканью божественную
чету и поместить их, словно мумии, в гранитные саркофаги, которые не под силу
открыть даже большой группе людей. Так я делал в прошлом, так же буду делать и
в будущем, когда понадобится перевозить куда-либо Священных Прародителей.
Страшнее всего для Авикуса и Маэла оказалось смотреть, как
Отца и Мать передвигают с места на место и как заматывают обоих в льняные
бинты. Они не знали древних египетских молитв о безопасности путешествия и
потому вряд ли почувствовали облегчение, после того как я их прочитал. Но все,
что касалось божественной четы, было прежде всего моей заботой.
Когда я приблизился, чтобы забинтовать лицо Акаши, она
закрыла глаза. То же сделал и Энкил. При виде столь странной, пусть и
мимолетной вспышки сознания я похолодел, но продолжал выполнять свой долг –
словно египтянин, собиравший в последний путь почившего фараона в священном
Доме мертвых.
Наконец Маэл и Авикус отправились со мной в Остию, в порт,
откуда отплывал наш корабль. Мы взошли на борт и поместили божественную чету в
трюм.
Меня поразили рабы, выбранные Авикусом и Маэлом, – они
были превосходны даже для галерных гребцов, работающих за будущую свободу и
богатое вознаграждение.
Нас сопровождал отряд отлично вооруженных, прекрасно
подготовленных солдат, ожидавших той же награды. Наибольшее впечатление
произвел на меня капитан корабля, римлянин-христианин по имени Клемент. Человек
незаурядных способностей, он в течение всего нашего долгого пути умело
руководил командой и неизменно поддерживал в своих подчиненных веру в то, что
по окончании путешествия каждого отблагодарят по заслугам.
Что касается корабля, то мне еще не доводилось видеть такой
большой галеры. В просторной, надежно защищенной каюте стояли три скромных
сундука, обитые железом и бронзой, где нам с Авикусом и Маэлом предстояло спать
в течение дня. Открыть сундуки, как и саркофаги, простым смертным было
практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы поднять их.
Закончив приготовления и вооружившись до зубов на случай
пиратского нападения, мы отплыли среди ночи, быстро продвигаясь вдоль побережья
и благополучно обходя благодаря нашему сверхъестественному зрению все мели и
рифы.
Можно себе представить, какой страх испытывали при этом
солдаты и команда – ведь в те времена корабли двигались только днем, ибо в
темноте не было видно ни берега, ни скалистых островков и даже с хорошими
картами и умелыми лоцманами оставался риск наткнуться на какой-нибудь подводный
камень.
Мы же перевернули издавна заведенный порядок с ног на голову
и с наступлением утра вставали на якорь в очередном порту, позволяя нашим рабам
и охране воспользоваться всеми местными развлечениями. Это не могло не радовать
смертных и только укрепляло их преданность. Капитан, твердой рукою управлявший
всеми, отпускал на сушу лишь некоторых, а остальным приказывал выспаться или
стоять на вахте.
Проснувшись и выйдя из каюты, мы неизменно находили наших
слуг в хорошем настроении: музыканты при свете луны играли для солдат, а
капитан Клемент, по обыкновению, был уже пьян. Мы не вызывали подозрений –
считалось лишь, что мы эксцентричны и невероятно богаты. Иногда я даже слышал,
как нас называли волхвами – словно трех восточных царей, что преподнесли дары
младенцу Иисусу. Такое сравнение немало веселило меня.
Единственная наша проблема была сущим абсурдом. Нам
приходилось заказывать в каюту еду, а потом выбрасывать ее прямо в море.
Каждый раз это сопровождалось взрывами хохота, но мне такой
поступок казался недостойным.
Время от времени мы проводили ночь на суше, чтобы
поохотиться. Годы сделали нас великими мастерами в этом деле. Мы могли бы
голодать все путешествие, но предпочли этого не делать.
Особенно любопытно было ощущать дух товарищества, царивший
на корабле.
Никогда еще мне не доводилось жить в такой тесной близости
со смертными. Я часами разговаривал с капитаном и солдатами и, как оказалось,
получал от бесед с ними огромное удовольствие. С удивлением обнаружив, что моя
бледная кожа не привлекает излишнего внимания и ничуть не мешает общению, я
почувствовал невероятное облегчение.
Я очень привязался к капитану Клементу и с наслаждением
слушал рассказы о том, как в молодости он бороздил на торговых судах
Средиземное море. Меня забавляли описания портов: одни я знал столетия назад, в
других никогда не бывал.
Слушая Клемента, я забывал о печали. Я видел мир его
глазами, жил его надеждой. И с радостью представлял, как обустрою себе дом в
Константинополе, куда он сможет по-дружески заглядывать.
Произошла и еще одна перемена. Теперь я мог назвать себя
близким другом Авикуса и Маэла. Не одну ночь провели мы за полными чашами вина,
беседуя о событиях, происходивших в Италии, и о многом другом.
