Они устроились в моей библиотеке словно дорогие гости.
Эвдоксия нарядилась в пышные восточные одежды с длинными
широкими рукавами и надела персидские туфли. Заколки с каменьями и жемчугами
удерживали над ушами густые черные кудри.
Я не успел до конца отделать и обставить комнату, поэтому
она выглядела значительно скромнее той библиотеки, где накануне принимали нас.
Эвдоксия была здесь самым роскошным украшением.
Меня снова потрясла красота ее маленького личика. Особенно
обращал на себя внимание прелестный рот, но и холодные черные глаза не утратили
своей притягательности.
Я пожалел и несчастного Асфара, столь страшившегося меня, и
его спутников – сущих детей в смертной жизни и юношей в бессмертии.
Надо ли добавлять, как они были красивы? В момент
превращения они только-только вышли из детского возраста и, сохранив
мальчишескую пухлость черт, уже обладали телами взрослых.
– Почему ты явилась без приглашения? – спросил
я. – И как ни в чем не бывало сидишь в моем кресле.
– Прости меня, – нежно заговорила она. – Я не
смогла удержаться от искушения и пришла. Я обыскала весь дом вдоль и поперек.
– И этим гордишься? – спросил я.
Губы Эвдоксии дрогнули, словно она собиралась заговорить, но
в глазах показались слезы.
– Где книги, Мариус? – тихо спросила она. – Где
древние египетские книги? Книги, которые были в храме и которые ты украл?
Я не ответил.
– Я пришла, чтобы найти их, – сказала она, глядя в
пустоту и не сдерживая слез. – Пришла, потому что вчера ночью мне
привиделись жрецы из храма и я вспомнила, как они уговаривали меня прочесть
старые легенды.
Я по-прежнему стоял молча.
Эвдоксия подняла на меня глаза и тыльной стороной ладони
вытерла слезы.
– Я ощущала ароматы храма, запах папируса, – сказала
она. – Я видела, как сидит за столом Старейший.
– Но ведь он выставил Священных Прародителей на
солнце, – наконец заговорил я. – Не стоит заблуждаться, думая, что он
ни в чем не повинен. Старейший был исполнен злобы и все сделал намеренно. Он
ожесточился и думал только о себе. Тебе известно, какая судьба его постигла?
– Во сне жрецы сказали мне, что ты забрал книги, Мариус. Они
говорят, что ты прошел в библиотеку и, не встретив сопротивления, вынес все
древние свитки.
Я вновь не ответил. Но скорбь ее разрывала мне душу.
– Скажи мне, Мариус, где эти книги? – продолжала
уговаривать Эвдоксия. – Если ты позволишь мне прочесть их, узнать древние
египетские предания, в моей душе найдется для тебя место. Неужели ты не даруешь
мне такую малость?
Я тяжело вздохнул и постарался, чтобы голос мой прозвучал
как можно более мягко:
– Эвдоксия, тех книг больше нет, все, что от них осталось,
хранится здесь, у меня в голове. – Я постучал пальцем по лбу. –
Варвары, захватившие Рим, сожгли мой дом вместе с библиотекой.
Она покачала головой и закрыла лицо руками, не в силах
смириться с услышанным.
Я опустился рядом с ней на колени и попытался развернуть к
себе, но безуспешно. Она молча плакала, и по щекам струились кровавые слезы.
– Я запишу все, что смогу вспомнить, а помню я
многое, – увещевал я. – Или, если хочешь, продиктую все нашим писцам.
Реши, как тебе удобнее, и я с любовью передам тебе эти знания. Твое желание мне
понятно.
Не время было объяснять ей, что большая часть того, что она
искала, не представляла интереса, что древние предания строились на суеверии и
даже песнопения не содержали ни капли смысла.
Так говорил и Старейший. Но за годы жизни в Антиохии я
прочел свитки. И помнил их содержание. Каждое слово навеки запечатлелось в моей
душе и в моем сердце.
Она медленно повернулась ко мне. И вдруг, подняв руку,
погладила по голове.
– Зачем ты взял эти книги?! – в отчаянии зашептала
она. – Зачем забрал из хранилища, где им ничто не угрожало?!
– Мне хотелось узнать, что в них написано, – откровенно
ответил я. – Почему же ты за всю жизнь не прочла их? Почему не переписала?
Ты же выполняла такую работу для греков и римлян. Так почему же теперь ты во
всем винишь только меня?
– Виню? – серьезно переспросила она. – Я тебя
ненавижу.
– Старейший был мертв, Эвдоксия, – тихо напомнил
я. – Старейшего уничтожила Мать.
Ее глаза распахнулись, невзирая на слезы.
– И ты хочешь, чтобы я поверила, что это сделал не ты?
– Я? Я убил того, кому было больше тысячи лет? Я, только
вчера рожденный? – Губы мои исказила горькая усмешка. – Нет. Его
убила Мать. Она же попросила меня вывезти ее из Египта. Я только выполнил ее
просьбу.
Я заглянул Эвдоксии в глаза, надеясь убедить ее в своей
искренности, заставить ее взвесить последнее, важнейшее доказательство, прежде
чем будет продолжена война, порожденная беспочвенной ненавистью.
– Загляни в мои мысли, Эвдоксия, – предложил я. –
Убедись во всем сама.
Я воскресил в памяти и заново пережил мрачные минуты, когда
Акаша растоптала Старейшего. Я припомнил, как из лампы, по волшебству
поднявшейся в воздух, на останки вылилось масло. Как вспыхнула древняя кровь.
– Да, – прошептала Эвдоксия. – Огонь – наш враг,
наш извечный враг. Ты говоришь правду.
– Сердцем своим и душой клянусь, – ответил я, –
так все и было. И как, став свидетелем смерти Старейшего, обремененный столь
великой ответственностью, мог я оставить там книги? Я, как и ты, хотел прочесть
их. И сделал это, живя в Антиохии. Я перескажу тебе все, что в них содержалось.
Она надолго задумалась, а потом кивнула в знак согласия и
застыла, низко склонив голову.
Я поднялся на ноги.
Эвдоксия достала тонкий платок и вытерла кровавые слезы.
– Я запишу все, что вспомню, – вновь пообещал я. –
И то, что сказал Старейший, когда я впервые пришел в храм. Я посвящу этому
труду каждую ночь, пока не доведу его до конца.
Она не ответила, и я смог заглянуть ей в лицо, только
опустившись на колени.
– Эвдоксия, мы могли бы поделиться друг с другом своими
знаниями, – принялся убеждать я. – В Риме я устал так, что на целое
столетие утратил всякую связь с жизнью. И мечтаю узнать то, что известно тебе.
Я не мог понять, обдумывает ли она мои слова или погрузилась
в собственные грезы.
