– В последний день я спала как в лихорадке, – сказала
она, не поднимая головы. – Мне снилось, будто ко мне взывает Рашид.
Что я мог ответить? Сердце мое разрывалось от отчаяния.
– Нет, я не ищу утешения, – продолжала она. – Лишь
говорю, что мне снились кошмары. А потом я оказалась в храме в окружении
жрецов. И меня охватило ужасное ощущение: очень четкое ощущение времени и
смерти.
– Это мы преодолеем, – пообещал я, опускаясь перед ней
на одно колено.
Она посмотрела мне в глаза, словно желая убедиться, что я не
намерен ее одурачить, и покачала головой.
– Нет. Мы тоже умираем. Когда приходит наш срок.
– А я не хочу умирать, – заявил я. – Бывает, хочу
уснуть, иногда даже погрузиться в сон навеки – но не умереть.
Эвдоксия улыбнулась.
– Что бы ты написал для меня, – спросила она, –
если бы появилась такая возможность? Какие предания доверил бы пергаменту,
желая, чтобы я прочла и запомнила их?
– Не то, что читал в древнеегипетских текстах, –
выразительно ответил я. – Слова более возвышенные, применимые ко всему на
свете, полные надежды и жизненной силы, рассказывающие о взрослении и
торжестве, повествующие – не знаю, как сказать иначе – о жизни.
Она торжественно кивнула и долго смотрела на меня с улыбкой
и признательностью во взгляде. А потом сжала мою руку и попросила:
– Отведи меня в святилище.
– Что ж, идем, – ответил я, вставая.
Она поднялась и прошла вперед – должно быть, намеренно желая
показать, что знает дорогу. Хвала богам, ее свита за нами не последовала, так
что мне не пришлось останавливать юношей.
Мы спустились вниз, и я силой Мысленного дара открыл двери,
не прикасаясь к ним.
Она ничем не дала понять, что мои способности произвели на
нее впечатление. Но я не был уверен в том, что мир между нами заключен. Мысли
Эвдоксии по-прежнему оставались для меня загадкой.
При виде Матери и Отца в изысканных одеждах и сверкающих
драгоценностях у нее перехватило дух.
– О Благословенные Прародители, – прошептала
она. – Как долог был мой путь к вам.
Ее голос звучал очень трогательно, а из глаз снова хлынули
слезы.
– Что подарить тебе? – произнесла она, не сводя глаз с
царицы и дрожа всем телом. – Нужно было принести тебе дар или жертву...
По непонятной причине в этот миг во мне что-то дрогнуло. Я
посмотрел на Мать, потом на Отца, но не заметил ничего необычного, однако в
святилище что-то происходило, и Эвдоксия, возможно, почувствовала перемену.
Я вдохнул густой аромат, поднимавшийся из курильниц.
Посмотрел на трепещущие в вазах цветы. Заглянул в блестящие глаза моей царицы.
– Какой дар предложить тебе? – продолжала Эвдоксия, выходя
вперед. – Что отдать, чтобы ты приняла подношение, зная, что оно идет от
сердца? – Она все ближе и ближе придвигалась к ступеням, протягивая
руки. – Я твоя рабыня. Я была ею в Александрии, когда ты одарила меня
кровью, ею остаюсь и сейчас.
– Отойди! – внезапно воскликнул я, сам не зная
отчего. – Отойди и замолчи!
Но Эвдоксия продолжала идти вперед и сделала первый шаг по
ступеням.
– Разве непонятно, что я говорю всерьез? – ответила она
мне, не отворачиваясь от царя и царицы, и вновь обратилась к Матери: – Позволь
стать твоей жертвой, божественная Акаша, прими мой кровавый дар, священная
царица.
Рука Акаши молнией метнулась вперед, мертвой хваткой
вцепилась в Эвдоксию и подтащила ее к самой груди царицы.
Эвдоксия страшно застонала.
Царица чуть опустила голову, порозовевшие губы приоткрылись,
обнажив острые клыки, которые мгновенно впились в шею Эвдоксии. Голова
беспомощной просительницы откинулась набок, руки и ноги обмякли... Лицо Акаши,
с нарастающей силой сжимавшей жертву, оставалось по-прежнему бесстрастным.
Я в ужасе застыл на месте, не смея вмешаться в то, что
происходило на моих глазах.
Прошло несколько секунд – возможно, полминуты, – и
вдруг Эвдоксия издала жуткий хриплый крик. Она отчаянно пыталась высвободить
руки.
– Умоляю, Мать, перестань! – Я что было сил вцепился в
Эвдоксию. – Умоляю, перестань, оставь ей жизнь, пощади! – Я потянул
Эвдоксию на себя. – Пощади ее!
Почувствовав, что тело в моих руках затрепетало, я поспешно
выхватил его из-под согнутой руки.
Мертвенно-бледная Эвдоксия еще дышала, то и дело жалобно
постанывая. Мы оба скатились вниз со ступеней, а Акаша опустила руку на колено,
как будто ничего не произошло.
– Ты что, хотела умереть? – спросил я, распростершись
на полу рядом с Эвдоксией, которая судорожно хватала ртом воздух.
– Нет, – в отчаянии отвечала она. Грудь ее вздымалась,
руки дрожали – в таком состоянии у нее едва ли хватит сил подняться
самостоятельно.
Я вопрошающе взглянул в глаза царицы.
Жертва не вернула краски ее лицу. На губах не осталось и
следа крови.
Ошеломленный, я подхватил Эвдоксию на руки и помчался прочь
из святилища.
Преодолев все лестницы и коридоры, я выставил всех из
библиотеки, Мысленным даром накрепко захлопнул двери и уложил Эвдоксию
поудобнее, чтобы дать ей перевести дух.
– Но как же, – спросила она, – ты набрался
мужества вырвать меня из ее рук? – Она припала к моей шее. – Обними
меня покрепче, Мариус, не отпускай. Я не могу... не стану... обними меня.
Откуда в тебе столько смелости? Как ты осмелился пойти против нашей царицы?
– Она бы уничтожила тебя, – сказал я, – потому что
была готова ответить на мою молитву.
– Что за молитва? – поинтересовалась Эвдоксия, выпуская
меня из объятий.
Я принес кресло и сел рядом.
На изможденном, искаженном мукой лице Эвдоксии заблестели
глаза. Она протянула руку и схватила меня за рукав.
– Я просил о знаке, – объяснил я. – Просил дать
мне понять, желает ли она перейти под твое покровительство или остаться со
мной. Царица объявила о своем решении. И ты была тому свидетелем.
Эвдоксия покачала головой, но это не был жест несогласия.
Она задумалась, старалась восстановить ясность мыслей, но когда попробовала
было подняться, тут же упала на спину и после вновь долго лежала, глядя в
потолок. О чем она думала, оставалось тайной. Я попытался взять ее за руку, но она
вырвала пальцы.
Наконец она тихим голосом произнесла:
