– Ты пил ее кровь. Ты владеешь Огненным даром, и ты пил ее
кровь. А то, что она сделала сейчас, стало ответом на твои молитвы.
– Скажи, – попросил я, – почему ты предложила себя
в жертву? Зачем ты все это говорила? Ты произносила перед ней подобные речи в
Египте?
– Никогда, – с жаром зашептала она. – Я забыла,
какие они красивые. Забыла, что они существуют вне времени. Забыла безмолвие,
что окутывает их густой пеленой.
Эвдоксия повернулась и посмотрела на меня. Потом медленно
огляделась вокруг. В глазах ее не было жизни, и я почувствовал, как она голодна
и слаба.
– Да, – вздохнула она. – Пришли ко мне рабов.
Пусть пойдут и приведут мне жертву – побыв в роли жертвы сама, я совсем
лишилась сил.
Я вышел во внутренний дворик и передал ее изысканной свите
приказ пройти к хозяйке. Пусть она сама раздает им столь малоприятные
распоряжения.
Когда мальчики отправились выполнять свое омерзительное
задание, я вернулся к Эвдоксии. Она уже сидела, но лицо оставалось искаженным,
а руки дрожали.
– Наверное, лучше было мне умереть, – сказала
она. – Наверное, это судьба.
– Какая судьба? – презрительно отозвался я. –
Судьба предписывает нам жить бок о бок в Константинополе, тебе – с твоими
спутниками, мне – с моими. Время от времени мы будем встречаться и приятно
проводить время. Вот наша судьба.
Она задумчиво посмотрела на меня, словно сосредоточенно
взвешивала каждое слово – настолько, насколько хватало сил после сцены в
святилище.
– Доверься мне, – взмолился я с тихим отчаянием. –
Доверься, хоть ненадолго. А когда придет время, мы расстанемся друзьями.
– Как древние греки? – улыбнулась она.
– Стоит ли забывать о воспитании? – спросил я. –
Отточенное до блеска, оно подобно искусству, что окружает нас, стихам, что
приносят нам радость, волнующим героическим сказаниям, что отвлекают нас от
жестокости времен.
– О воспитании... – задумчиво повторила она. – Ну
и странное же ты существо.
Друг она мне или враг? Я терялся в догадках.
Неожиданно на пороге дома возникли юные рабы, притащившие
жертву – богатый торговец, трепеща от ужаса, оглядывал нас налитыми кровью
глазами. Он предложил нам деньги в обмен на жизнь.
Я хотел положить конец чудовищному злодеянию. Неужели я
позволю убить жертву под моей собственной крышей? Неужели же я в своем доме не
сжалюсь над тем, кто молит о пощаде?
Но за какие-то секунды торговца бросили на колени перед
Эвдоксией, и та, не обращая внимания на мое присутствие, самозабвенно впилась
зубами в его шею. Я развернулся на каблуках и вышел из библиотеки.
Вернулся я лишь после того, как из библиотеки убрали богато
разодетый труп. Я до такой степени устал, что мысли путались, а в душе
шевелился ужас.
Напившись крови несчастного, Эвдоксия пришла в себя и
выглядела теперь намного лучше. Она внимательно посмотрела на меня.
Я сел, не видя смысла выражать негодование по отношению к
тому, что, так или иначе, завершилось, и погрузился в раздумья.
– Мы сможем быть соседями? – спокойно спросил я. –
Сможем сохранить мир?
– У меня нет ответов на твои вопросы. Пора идти. Поговорим
позже, – сказала она.
От ее голоса и взгляда мне сделалось не по себе. В
сопровождении юных вампиров Эвдоксия покинула мой дом. Я попросил гостей выйти
через заднюю дверь.
Утомленный событиями ночи, я остался сидеть, размышляя,
изменится ли как-то поведение Акаши, после того как она пошевелилась, чтобы
выпить кровь Эвдоксии.
Конечно не изменится. Мысленно я вернулся к самым первым
годам, проведенным с Матерью и Отцом, когда я пребывал в уверенности, что смогу
вернуть их к жизни. И вот она ожила – да, ожила, но каким жутким было выражение
ее гладкого невинного лица, еще более безжизненного, чем лица покойников.
Меня охватило предчувствие страшной беды, а нежная сила
Эвдоксии казалась мне одновременно и чудом, и проклятием.
В ходе размышлений я познал ужасное искушение, чудовищную
бунтарскую мысль. Почему я не отдал Эвдоксии Отца и Мать? Я же мог избавиться
от них, сбросить с себя бремя, которое нес с первых шагов бессмертной жизни?
Почему я отказался?
А все было так просто! У меня был шанс обрести свободу.
И, распознав в глубинах души греховное желание, увидев, как
оно распаляется, словно раздуваемый мехами огонь, я осознал, что долгими
ночами, проведенными в море на пути в Константинополь, я втайне жаждал
кораблекрушения, чтобы мы утонули, а Те, Кого Следует Оберегать, безвозвратно
опустились на дно океана. Я в любом случае выжил бы. Но они навсегда остались
бы погребенными под толщей воды. Разве не о том говорил когда-то Старейший,
осыпая их проклятиями? Разве не сетовал он на себя за то, что не решился
утопить Мать и Отца в море?
Нет, я не имею права даже думать об этом. Разве я не любил
Акашу? Разве не поклялся служить ей?
Меня снедали ненависть к себе и страх, что царица узнает мою
жалкую тайну: желание избавиться от нее, желание избавиться от всех – от
Авикуса, Маэла и в первую очередь от Эвдоксии, желание – впервые посетившее
меня в ту ночь – превратиться в странника-одиночку, забыть свое имя, свою
страну, свой путь, остаться наедине с собой.
Страшные мысли. Они отделяли меня от всего, что было мне
дорого. Я запретил себе возвращаться к ним.
Но не успел я прийти в чувство, как в библиотеку вбежали
Маэл и Авикус. С улицы доносился тревожный шум.
– Слышишь?!! – словно обезумев, вскричал Авикус.
– О боги, – отозвался я, – о чем кричат эти люди
на улице?
Я понял, что горожане кипят от возмущения, а кое-кто стучит
в наши двери и окна. В стены летели камни. Деревянные ставни еле держались в
петлях.
– Что происходит? В чем причина? – испуганно спрашивал
Маэл.
– Тише! – Я прислушался. – Они говорят, что мы
заманили в дом богатого торговца, убили его и выбросили тело гнить на улице!
Проклятая Эвдоксия! Вот что она наделала! Это же она убила торговца и натравила
на нас толпу. Мы должны немедленно укрыться в святилище.
Я провел их вниз, отпер тяжелую дверь, и мы пошли по
коридору, прекрасно сознавая, что теперь находимся в безопасности, но дом
отстоять не сможем.
Нам оставалось только беспомощно слушать, как чернь
врывается в здание и разрушает наше жилище, уничтожает мою новую библиотеку и
все ценные вещи. Не нужно было обладать слухом вампира, чтобы понять: они
подожгли дом.
