– Останься с нами, – взмолился Авикус. – Я не виню
тебя в содеянном. Не вздумай уходить из-за меня. Признаться, я действительно
пал жертвой ее чар, но вовсе не питаю к тебе злых чувств.
– Знаю, – отозвался я, взяв его за руку и стараясь
приободрить. – Но мне нужно остаться одному. – Мне нечем было его
утешить. – Теперь послушайте меня. Вам прекрасно известно, как искать себе
убежище. И вы его найдете. Сам я пойду в дом Эвдоксии, потому что мне нужно
подготовиться к отъезду, а другого места, где можно работать, у меня нет. Если
хотите, можете пойти со мной и посмотреть, найдутся ли под зданием подходящие
склепы, но это может быть опасно.
Никому из них не хотелось приближаться к дому Эвдоксии.
– Отлично. Вижу, у вас довольно своей мудрости. Оставляю вас
заниматься своими делами. Обещаю, что еще несколько ночей проведу в
Константинополе. Мне хочется навестить некоторые места, в частности великие
соборы и императорский дворец. Приходите ко мне в дом Эвдоксии, или же я сам
вас найду.
Я поцеловал их так, как целуют мужчины: грубовато, с
резкими, пылкими жестами, крепко обняв, – а потом ушел своей дорогой.
Дом Эвдоксии был совершенно пуст. Но здесь явно побывал
какой-то смертный раб, поскольку почти в каждой комнате горели лампы.
Я тщательно обыскал ее просторные залы, но не нашел и следа
пришельца. Не обнаружил и никого из тех, кто пьет кровь. И пышно убранную
гостиную, и просторную библиотеку окутывала завеса безмолвия, а единственным
звуком было журчание фонтанов в прелестном внутреннем дворике, куда днем
проникало солнце.
Под домом располагались склепы с массивными бронзовыми
сундуками – я сосчитал их, чтобы убедиться, что уничтожил всю бессмертную
свиту.
Потом я без труда разыскал склеп, куда она спускалась в
дневные часы, где хранила свои богатые сокровища. Там стояли два великолепных
саркофага, украшенные золотом, серебром, рубинами, изумрудами и крупными,
идеально круглыми жемчужинами.
Почему два? Я не знал, но мог предположить, что у Эвдоксии
был спутник, который покинул ее.
Пока я исследовал роскошную комнату, меня охватила тоска,
подобная чувству, не оставлявшему меня в Риме с тех пор, когда я осознал, что
навсегда потерял Пандору и никогда ее не верну. Даже хуже, потому что Пандора
была хоть и далеко от меня, но жива, а Эвдоксия умерла.
Я встал на колени у одного из саркофагов, положил голову на
руки и оплакал ее, как и прошлой ночью.
Я пробыл там немногим дольше часа, тратя драгоценное время
на мрачные угрызения совести, когда внезапно с лестницы донесся звук шагов.
Я узнал шаги бессмертного, но при этом не сомневался, что
ранее его не встречал.
Я не двинулся с места. Кто бы это ни был, силой он не
обладал, тем более что это слабое юное существо позволило себя обнаружить.
Передо мной, освещая путь факелом, возникла молодая девушка,
даже девочка, – с черными волосами, разделенными пробором и падавшими на
плечи. Она выглядела не старше, чем была Эвдоксия, когда Родилась во Тьму, и
одевалась столь же изысканно. На безупречном лице тревожно сверкали глаза.
Девушка раскраснелась – то говорила в ней еще окончательно не утраченная
человеческая плоть. Поразившая меня серьезность ее лица делала черты резче, а
полные алые губы – выразительнее.
Конечно, в жизни мне встречались и более красивые создания,
чем это дитя, но я не мог их припомнить. Ее очарование так потрясло меня, что я
почувствовал себя абсолютным глупцом.
Тем не менее я мгновенно понял, что эта девушка была
бессмертной возлюбленной Эвдоксии, что ее выбрали за несравненную красоту, ум и
образованность и что, перед тем как призвать нас к себе, Эвдоксия тщательно
спрятала ее.
Вот кому принадлежал второй саркофаг. Эту девушку
действительно сильно любили.
Да, мои выводы были очевидными и логичными, так что можно
было помолчать. Я не сводил глаз с ослепительной красавицы, стоявшей в дверях
склепа с высоко поднятым над головой факелом и взволнованно глядевшей на меня.
Наконец она заговорила приглушенным шепотом:
– Ты убил ее, да? – Ее бесстрашие было порождено либо
молодостью, либо удивительной храбростью. – Ты ее уничтожил! Ее больше
нет!
Я поднялся на ноги, словно повинуясь приказу царицы. Девушка
смерила меня взглядом, и на лице ее отразилась безысходная грусть.
Видя, что она вот-вот рухнет на пол, я успел подхватить ее,
поднял на руки и медленно понес вверх по мраморной лестнице.
С тяжелым вздохом она уронила голову мне на грудь.
Я внес ее в богато украшенную спальню и уложил на просторную
кровать.
Однако она отказалась лежать на подушках и предпочла сесть.
Я опустился рядом.
Я ожидал расспросов, вспышек ярости, ненависти, хотя сил у
нее было маловато. Ей едва ли исполнилось лет десять во Крови. И я удивился бы,
узнав, что к моменту превращения ей исполнилось хотя бы четырнадцать.
– Где ты пряталась? – спросил я.
– В старом доме, – тихо ответила она. – В
заброшенном здании. Она настояла, чтобы я оставалась там. Обещала прислать за
мной.
– Когда? – спросил я.
– Когда она покончит с тобой – либо уничтожит, либо прогонит
из города.
Она подняла глаза.
Прелестная девочка, которая так и не стала женщиной! Мне так
хотелось расцеловать ее щечки. Но скорбь ее была неподдельна и слишком сильна.
– Она сказала, что будет битва, – продолжала
она, – что ты едва ли не самый могущественный из всех, кто когда-либо
приходил в этот город. С остальными справиться было легко. Но на этот раз она
сомневалась в исходе дела и потому спрятала меня.
Я не смел прикоснуться к ней. Но меня снедало желание
защитить ее, сжать в объятиях, объяснить, что если ей хочется колотить меня
кулаками в грудь и осыпать проклятиями, то я не возражаю, а если хочется
плакать – пусть плачет.
– Что ты молчишь? – спросила она с любопытством и
обидой во взгляде. – Почему не говоришь ни слова?
Я покачал головой.
– А что здесь скажешь? – спросил я. – Мы сильно
повздорили. Я не искал ссоры – напротив, я надеялся жить рядом с вами в мире.
Девушка даже улыбнулась.
– Такого она не допустила бы, – поспешно вставила
она. – Если бы ты знал, скольких она уничтожила... Хотя... я и сама
этого не знаю.
В ее словах крылось слабое утешение для моей совести, но я
не поддался соблазну.
