– Она говорила, что город принадлежит ей, что для защиты
Константинополя нужна сила императрицы. Она забрала меня из дворца, где я была
рабыней, и привела сюда среди ночи. Мне было очень страшно. Но я полюбила ее.
Она не сомневалась, что так и будет. А какие истории она рассказывала! Столько
она всего повидала! Когда приходили чужаки, она прятала меня и сражалась с
ними, пока вновь не оставалась единственной владычицей города.
Я внимательно прислушивался к ее неспешной печальной речи и
кивал в знак сочувствия.
– Как же ты будешь жить, если я тебя оставлю? – спросил
я.
– Никак! – ответила она и заглянула мне в глаза. –
Не оставляй меня. Умоляю. Не представляю себе жизни в одиночестве.
Я выругался про себя.
Девушка это услышала, и в глазах ее сверкнула боль.
Я встал и прошелся по комнате. Я оглянулся на эту юную
женщину с нежным ртом и длинными распущенными черными волосами.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Зенобия, – ответила она. – Почему ты не читаешь
мои мысли? Она всегда так делала.
– Я могу прочесть, – объяснил я, – если захочу. Но
предпочитаю с тобой разговаривать. Твоя красота удивляет, мне нравится слышать
твой голос. Кто превратил тебя в вампира?
– Один из ее рабов – тот, кого звали Асфаром. Его тоже
больше нет... Никого не осталось... Я видела пепел.
Она махнула рукой в сторону дальних комнат и пробормотала
несколько имен.
– Да, – кивнул я, – все мертвы.
– Ты и меня убил бы, останься я здесь, – продолжила она
с тем же удивленно-обиженным выражением лица.
– Возможно, – ответил я. – Но все уже позади. Мы
свое отвоевали. А когда война окончена, все меняется. Кого еще спрятали?
– Никого, только меня вместе со смертной рабыней. Сегодня,
когда я проснулась, ее уже не было.
Зенобия говорила правду.
Я чувствовал себя донельзя удрученным и выглядел не лучше.
Она повернулась и медленно, как бывает, когда человек
пережил глубокое потрясение, засунула руку под пышные подушки в изголовье и
извлекла кинжал. Потом поднялась и направилась ко мне, обеими руками направляя
клинок прямо мне в грудь, но при этом глядя в пространство, избегая встретиться
со мной глазами. Длинные волнистые черные волосы обрамляли лицо.
– Я должна отомстить, – тихо проговорила она, – но
ты остановишь меня прежде, чем я нанесу удар.
– Лучше не пытайся, – сказал я тем же спокойным
голосом, каким говорил с ней с самого начала, и мягко оттолкнул кинжал.
Нежно обняв Зенобию, я отвел ее обратно к кровати.
– Почему она не дала тебе Кровь? – спросил я.
– Ее кровь слишком сильна для нас. Это ее слова. Всех рабов
похищали и превращали в тех, кто пьет кровь, под ее руководством. Она говорила,
что не может разделить с нами кровь. С ней придет сила и безмолвие. Создатель
не слышит мыслей своего создания. Так она объясняла. Поэтому меня создал Асфар.
Я была глуха к нему, а он не слышал меня. Она должна была держать нас в
подчинении, что не удалось бы, раздели она с нами Могущественную Кровь.
Меня ранило сознание того, что Эвдоксия была хорошей
наставницей, а теперь она умерла.
Зенобия внимательно следила за мной и вдруг простодушно
спросила:
– Почему я тебе не нужна? Что сделать, чтобы ты не прогнал
меня? – В ее голосе зазвучала нежность. – Ты очень красивый, у тебя
светлые волосы, голубые глаза, ты высок и похож на бога! Даже она находила тебя
красивым. Она сама так сказала. Мне не позволялось тебя видеть. Но она
говорила, что ты похож на северянина, описывала, как ты расхаживаешь в красных
одеждах...
– Перестань, пожалуйста, – сказал я. – Не нужно
мне льстить. Это ни на что не повлияет. Я не могу взять тебя с собой.
– Почему? Потому что мне известно о Матери и Отце?
Я был потрясен.
Нужно прочесть ее мысли, все до единой, обшарить всю ее
душу, выяснить, что еще ей известно, думал я, но заниматься этим не желал. Мне
не хотелось познать ее слишком близко. Нельзя было отрицать, что на меня
действовала ее красота.
В отличие от моей Пандоры, воплощения совершенства, в этом
прелестном существе сохранялось искушение девственности, сулящее возможность
сотворить из нее все, что пожелаешь, ничего не потеряв... Однако мне отчего-то
казалось, что в этом обещании таится ложь.
Стараясь не обидеть ее, я сердечно прошептал в ответ:
– Именно по этой причине я не могу взять тебя с собой. И
должен остаться один.
Зенобия склонила голову.
– Что же мне делать? Сюда придут люди, смертные люди! Они
захотят, чтобы им заплатили налог на дом, или еще что-нибудь придумают. Меня
найдут, объявят ведьмой или еретичкой, выволокут на улицу. Или обнаружат меня
днем, когда я буду спать в подвале сном покойницы... Тогда меня вынесут наверх,
чтобы вернуть к жизни, и солнце убьет меня!
– Прекрати, я все понимаю, – сказал я. – Разве ты
не видишь, я стараюсь что-нибудь придумать! Оставь меня ненадолго.
– Если я оставлю тебя, то начну плакать или кричать от горя.
Тогда ты скажешь, что я невыносима, и прогонишь меня.
– Не прогоню, – ответил я. – Помолчи.
Я мерил шагами комнату, переживая за нее, и душа моя болела
из-за всего, что со мной приключилось. Казалось, меня настигло возмездие за
убийство Эвдоксии. Мне грезилось, что это дитя – фантом, восставший из праха
Эвдоксии, вернувшийся, чтобы помешать мне бежать от последствий.
Наконец я послал мысленный призыв Авикусу и Маэлу. Используя
всю свою силу, я настоятельно попросил, даже приказал им прийти в дом Эвдоксии,
невзирая ни на какие препятствия. Я сказал, что они нужны мне и что я буду
ждать их прибытия.
Потом я сел рядом с юной пленницей и сделал то, что мне
хотелось с самого начала: откинул назад ее тяжелые черные волосы и поцеловал в
мягкую щеку. Я понимал, что в моих поцелуях ощущается страсть, но прикосновение
ее нежной детской кожи и густых волнистых волос сводило меня с ума, и я не мог
обуздать себя.
Она вздрогнула, но сопротивляться не стала.
– Эвдоксия страдала? – спросила она.
– Если и страдала, то не сильно, – ответил я,
отстраняясь. – Объясни мне, почему она попросту не уничтожила меня? Зачем
пригласила к себе? Зачем говорила со мной? Зачем дала мне надежду, что мы
сможем достичь взаимопонимания?
Зенобия задумалась.
