– Ты до сих пор слышишь ту музыку?
– Да, – отвечала она, – даже еще чаще. Но если ты
уйдешь, музыка меня не спасет.
– Уйду, но перед уходом дам тебе кое-что.
– Что? Что дашь? – Она села, опершись на
подушки. – Что может меня спасти?
– А ты как думаешь? – ласково спросил я. – Моя
кровь.
Я услышал, как Авикус задохнулся от изумления, но не обратил
на него внимания. В те минуты для меня никого, кроме нее, не существовало.
– Я силен, дитя мое, очень силен. Пей мою кровь, сколько
пожелаешь, и тогда ты совершенно преобразишься.
Мое решение и озадачило, и обнадежило ее. Она застенчиво
подняла руки и положила их мне на плечи.
– Прямо сейчас?
– Да, – ответил я. Я принял удобную позу, дал ей
обхватить меня обеими руками и, почувствовав, как ее зубы впиваются мне в шею,
глубоко вздохнул. – Пей, драгоценная. Соси сильнее, чтобы впитать как
можно больше крови.
Мое сознание затопил поток беспорядочных видений
императорского дворца, золотых комнат, пиршеств, музыкантов и колдунов,
залитого солнцем города с неистовыми гонками колесниц на ипподроме, толпы,
взорвавшейся аплодисментами, императора, поднявшегося в ложе поприветствовать
почитателей, гигантских процессий, направляющихся в собор Святой Софии, свечей
и благовоний и снова – дворцового великолепия, но уже под этой крышей.
Я ослаб. Меня подташнивало. Но я не обращал внимания. Важно
было отдать ей все, что она сможет взять.
Наконец она упала на подушки, я посмотрел на нее и увидел,
что Кровь отняла всю краску у ее щек.
С трудом приподнявшись, она села, чтобы взглянуть на меня, и
уставилась во все глаза, словно новорожденный вампир – как будто она раньше и
не обладала истинным зрением, даруемым Кровью.
Она соскользнула с кровати и прошлась по комнате, описывая
большой круг, сжимая правой рукой ткань туники и широко распахнув горящие
глаза. Лицо ее сияло белизной.
Она разглядывала меня, будто увидела впервые. И вдруг
остановилась, расслышав в отдалении звуки, к которым прежде оставалась глухой.
Она прижала к ушам ладони. На ее по-прежнему прелестном лице читалось
благоговение.
Я попытался встать на ноги, но сил не хватало. Авикус
поспешил мне на помощь, но я махнул рукой, отсылая его прочь.
– Что ты с ней сделал?! – воскликнул он.
– Смотрите сами, что я сделал, – ответил я. –
Смотрите, вы, оба, те, кто отказался от нее. Я дал ей свою кровь. Я дал ей
шанс.
Я подошел к Зенобии и заставил посмотреть мне в глаза.
– Слушай внимательно, – сказал я. – Эвдоксия
рассказывала, как жила в самом начале? Ты знаешь, что можешь охотиться на
улицах, выдавая себя за мужчину?
Она уставилась на меня новыми глазами, слишком потрясенная,
чтобы понять мои слова.
– Ты знаешь, что если обрезать твои волосы, то в течение
одного дня они отрастут снова и будут по-прежнему длинными и густыми?
Она покачала головой, а взгляд ее блуждал по комнате,
мимолетно задерживаясь то на моем лице, то на многочисленных бронзовых лампах,
то на мозаике, украшавшей стены и пол.
– Послушай, прелестное дитя, у меня не так уж много времени,
чтобы обучить тебя, – сказал я. – А я намерен оставить тебя
вооруженной не только силой, но и знаниями.
Еще раз заверив ее, что волосы отрастут, я обрезал их,
глядя, как прекрасные пряди падают на пол, а потом провел ее на мужскую
половину и переодел в платье мальчиков.
Затем, строго приказав Маэлу и Авикусу оставить нас, я повел
ее в город и постарался научить ее имитировать мужскую походку и не бояться
улиц, познакомить с жизнью таверн, о чем она и мечтать не смела, и показать ей,
как самостоятельно охотиться.
Пока мы были вдвоем, я находил ее столь же очаровательной,
что и прежде. Теперь же она казалась мне старшей и более мудрой сестрой. И
когда она засмеялась, заказав в таверне по нашему обычаю ненужную чашу вина, я
почти уже решился позвать ее с собой, но в следующее мгновение понял, что не
смогу.
– А ты все равно не выглядишь мужчиной, – улыбнулся
я, – даже без волос.
– Само собой, – рассмеялась она. – Я знаю. Но
когда еще я могла бы попасть в такое место, если бы не ты!
– Теперь ты можешь все, что угодно, – объяснил
я. – Подумай только! Можешь стать мужчиной. Можешь стать женщиной. Можешь
стать бесполой. Подыскивай, как я, злодеев и никогда не захлебнешься смертью.
Но никогда, ни в радости, ни в печали, не подвергай себя опасности, не позволяй
другим присматриваться к тебе со стороны. Соизмеряй свои силы и будь осторожна.
Она кивнула, широко раскрыв восхищенные глаза. Конечно,
мужчины в таверне поглядывали на нее, уверенные, что я привел симпатичного
мальчика. Я поспешил забрать ее оттуда, пока ситуация не вышла из-под контроля,
но дал ей время поупражняться в чтении мыслей окружающих и зачаровать бедного
раба, что принес нам вино.
Пока мы шагали по улицам, я давал ей беспорядочные, но
полезные советы относительно обычаев смертных. Я наслаждался каждой минутой!
Она раскрыла передо мной все тайны императорского дворца,
чтобы мне легче было проникнуть туда и удовлетворить свое любопытство, а потом
мы снова оказались в таверне.
– С годами ты возненавидишь меня за то, что я сделал с
Эвдоксией и с остальными, – предостерегал я.
– Нет, неправда, – искренне возразила она. – Пойми
же, Эвдоксия не давала мне ни минуты свободы, а остальные лишь презирали меня
или завидовали – не знаю, что вернее.
Я кивнул в знак согласия, но спросил:
– Как ты думаешь, зачем Эвдоксия рассказала мне историю
своей жизни – как она бродила по Александрии, переодевшись мальчиком, если тебе
она даже не упомянула об этом?
– Она питала надежду полюбить тебя, – ответила
Зенобия. – Она сама признавалась мне – как ты понимаешь, не открыто, но
выдавая себя рассказами о тебе, страстным желанием познакомиться. Но на эти
эмоции наложились осмотрительность и коварство. И страх перед тобой победил.
Я молчал, обдумывая ее слова, а вокруг звучала чарующая
музыка смертной жизни.
Зенобия тем временем продолжила:
