Толстое и достаточно жесткое, оно идеально подходило для
того, чтобы вытереться насухо, ведь у тех, кто пьет кровь, кожа не впитывает
жидкость. В первый момент Торна пробил озноб, но он быстро согрелся, яростно
теребя волосы, чтобы выжать из них последние капли.
Мариус достал свежее полотенце, тщательно осушил им плечи и
спину Торна, еще раз протер его спутанные волосы и начал расчесывать их,
освобождая от колтунов.
– Друг мой, а где же рыжая борода? – спросил он. –
Помнится, у скандинавов, которых я встречал в Византии, были рыжие бороды.
Кстати, тебе что-нибудь говорит название Византия?
– Конечно, – ответил Торн. – Меня возили в этот
удивительный город. – Он повернулся и взял полотенце из рук
Мариуса. – У меня действительно была длинная густая борода, даже в ранней
юности, но ее сбрили в ту ночь, когда я превратился в того, кто пьет кровь.
Меня специально готовили к принятию волшебной крови. Так пожелала моя
создательница.
Мариус кивнул. Неписаные правила не позволяли произнести
вслух ее имя, хотя тот наглый юнец уже успел опрометчиво сообщить его всему
миру.
– Сам знаешь, что это была Маарет, – продолжал
Торн. – Ты не нуждался в подсказках своего молодого друга, ибо прочел имя
в моих мыслях? – Торн на минуту задумался и заговорил вновь: – Знаешь, а
ведь это ее образ заставил меня выбраться из-под снега и льда. Она выступила
против жестокой царицы, а потом заковала в цепи того вампира, Лестата. Но я не
могу о ней говорить – дыхание перехватывает. Не знаю, смогу ли когда-нибудь
вспоминать ее без душевного трепета. Так что давай поохотимся, а потом
по-настоящему побеседуем.
Торн умолк и, прижав к груди полотенце, погрузился в
собственные мысли. Стоя с мрачным и одновременно величественным видом, он
размышлял, прислушиваясь к собственному сердцу и пытаясь в самой сокровенной
его глубине нащупать любовь к создательнице, стараясь мобилизовать всю
накопленную за многие века мудрость и с ее помощью подавить клокочущую в душе
ярость. Но сделать это ему никак не удавалось. Оставалось только хранить тайну
и молча отправляться на охоту вместе с Мариусом.
Глава 3
Мариус привел Торна в большую, отделанную деревом комнату,
заставленную ярко разрисованными сундуками и комодами, и предложил ему на выбор
множество курток из тонкой кожи, подбитых по большей части серебристым мехом и
украшенных маленькими костяными пуговицами, а также целую гору брюк, плотно
облегающих бедра, сшитых из такой мягкой шерсти, что разглядеть переплетение
нитей в ткани было невозможно.
Только ботинки оказались малы. Торна это не смутило – он
решил, что вполне может перетерпеть неудобство. Однако Мариус с ним не
согласился и перебрал почти всю обувь, пока наконец не нашел пару нужного
размера. Надев ботинки, Торн почувствовал себя на вершине блаженства.
Современная одежда не слишком отличалась от с юности
привычных Торну вещей: льняная рубашка, а поверх – шерсть и кожа. Торна
заинтриговали крохотные пуговки на рубашке, а ровные швы и вовсе привели в
восторг, хотя он понимал, что сделаны они не руками, а специальной машиной.
Внезапно пришедшая в голову мысль о том, сколько еще
восхитительных открытий ждут его впереди, едва не заставила Торна забыть о его
мрачной миссии.
Для себя Мариус выбрал куртку и плащ с капюшоном, вновь не
изменив любимому красному цвету. Торна это удивило. Правда, приблизительно так
же Мариус был одет и в вампирском баре, однако, по мнению Торна, эти оттенки
были ярковатыми для охоты.
– Я привык носить красное, – ответил Мариус на немой
вопрос Торна. – А ты поступай, как считаешь нужным. Лестат, мой бывший
воспитанник, тоже любит красное – это безмерно меня раздражает, но я терплю.
Должно быть, облачаясь в вещи одного и того же цвета, мы производим впечатление
Учителя и Ученика.
– Значит, ты все-таки его любишь? – спросил Торн.
Мариус не ответил и лишь молча указал на одежду.
Торн выбрал темно-коричневую кожу, менее броскую, но тонкой
выделки, шелковистую на ощупь, и надел на босу ногу отороченные мехом высокие
ботинки. Плащ он не взял, дабы не стеснять движения.
На одном из шкафчиков стояло серебряное блюдо с пеплом.
Мариус окунул в него кончики пальцев и, смешав пепел с кровью из собственного
рта, нанес полученную пасту на лицо. На потемневшей коже проступили мелкие
морщинки – напоминание о былом смертном существовании, – а глаза казались
высеченными в камне. Новый облик Мариуса отлично скрыл его истинную сущность –
от смертных, но не от Торна.
Мариус жестом предложил гостю последовать его примеру, но
тот, сам не зная почему, отказался. Возможно, просто потому, что никогда прежде
не прибегал к подобным ухищрениям.
Торн отказался и от предложенных Мариусом перчаток: они
мешали ему ощущать вещи. А после столь долгого времени, проведенного во льдах,
ему хотелось в полной мере насладиться ощущением любой мелочи.
– Люблю перчатки, – пояснил Мариус. – Никогда без
них не выхожу. Смертных пугают наши руки. И перчатки, в отличие от пальцев,
теплые на ощупь.
Он набил карманы бумажными деньгами и предложил пачку купюр
Торну, но тот отклонил подарок, полагая, что брать у хозяина деньги неприлично
– это проявление алчности.
– Как хочешь, – пожал плечами Мариус. – Я обо всем
позабочусь. Но если мы вдруг разойдемся, возвращайся сюда. Обогни дом и найди
черный ход – он будет открыт.
«Разойдемся? Как мы можем разойтись?» Торна интересовало
все. Он находил удовольствие в каждой мелочи.
Они были уже практически готовы к выходу, когда на пороге
возник юный Дэниел и молча уставился на них.
– Не хочешь пойти с нами? – спросил Мариус, натягивая
перчатки, так плотно облегавшие ладонь, что под ними явственно проступал каждый
сустав.
Дэниел не ответил. Он явно слышал вопрос, но не произнес ни
слова. Его лицо производило обманчиво юное впечатление, а фиолетовые глаза
выглядели очень необычно.
– Пойдем, если хочешь, – повторил приглашение Мариус.
Но Дэниел развернулся и ушел – по-видимому, вернулся к
своему игрушечному королевству.
Через несколько минут Мариус и Торн уже шагали в вихре
падающих с неба снежинок. Словно стремясь приободрить своего спутника, Мариус
обнял его за плечи.
«Еще немного – и я вновь отведаю вкус крови», – думал
Торн.
Наконец они спустились в подвал какой-то большой гостиницы.
В помещении, поразившем Торна своими размерами, толпились
сотни смертных. Шум стоял невообразимый.
