Но кто он такой? Что собой представляет? Я видел его
воспоминания, образы, кошмары, молитвы, но не слышал его голоса! И несмотря на
всю решимость, меня мучила одна мысль: разве моя любовь позволит мне выполнить
свой план?
На следующую ночь меня ожидал восхитительный сюрприз.
За ужином присутствовал мой Амадео, облаченный в синий
бархат, одетый так же роскошно, как и остальные мальчики!
Они поспешили заказать ему одежду, чтобы доставить мне
удовольствие, и я действительно обрадовался – им удалось меня удивить.
Я не знал, что сказать, когда он упал на колени поцеловать
мое кольцо, и, обняв его, расцеловал в обе щеки.
Он все еще был слаб после пережитых испытаний, но мальчики
вместе с Винченцо приложили все усилия, чтобы убрать с его лица болезненную
бледность.
Когда мы сели ужинать, Риккардо объяснил, что Амадео не
сможет рисовать. Амадео боится кистей и горшочков с краской. И он не знает
языков, правда, потрясающе быстро усваивает итальянский.
Мальчик с каштановыми волосами, получивший имя Амадео,
спокойно взирал на меня, пока Риккардо говорил. И снова повторил по-русски –
так, чтобы другие мальчики не слышали: Мастер.
Ты мой. Таков был мой ответ. Эти теплые слова я передал ему
по-русски с помощью Мысленного дара. Вспоминай. Кем ты был прежде, чем попал
сюда? Прежде, чем тебя обидели? Возвращайся. Возвращайся к иконе. Возвращайся к
лику Христа, если понадобится.
На его лице отразился испуг. Риккардо, не представлявший
себе причины, быстро взял его за руку. Риккардо принялся называть вслух
различные нехитрые предметы, стоявшие на столе. А Амадео, словно пробудившись
от ночного кошмара, улыбнулся Риккардо и стал повторять за ним слова.
Четкий приятный голос, уверенное произношение, живой взгляд
карих глаз.
– Обучите его всему, – обратился я к Риккардо и к
собравшимся учителям. – Пусть он изучает искусство танца, фехтование, но
прежде всего – живопись. Покажите ему все картины, что есть в доме, все
скульптуры. Покажите ему город. Пусть он досконально изучит Венецию.
Потом я один удалился в мастерскую.
Я быстро смешал темперу и написал небольшой портрет Амадео –
таким, каким увидел его за ужином, в изящной тунике из синего бархата, с
блестящими, аккуратно причесанными волосами.
Горестные раздумья жгли меня как огонь. Дело в том, что моя
убежденность пропала.
Как отобрать у мальчика чашу, к которой он едва успел
притронуться? Я вернул к жизни полумертвое существо. Я собственными руками
похитил у себя Сына Крови, построив для него блистательные планы.
С этого момента Амадео еще много месяцев принадлежал свету
дня. Да, он должен испробовать каждую возможность, чтобы стать тем, кем
захочет!
Но в душе, втайне от остальных, ничем не выдавая себя,
Амадео считал, что всецело принадлежит мне.
Эта ситуация таила в себе большое и ужасное противоречие.
Я отказался от всяких притязаний на Амадео. Я не мог
приговорить его к Темной Крови, невзирая на мое одиночество и на его былые
страдания. Он должен иметь шанс проявить себя среди подмастерьев и
преподавателей моего дома, а доказав свое превосходство – в чем я не
сомневался, судя по его сообразительности и живости ума, – получить
возможность поступить в университет Падуи или Болоньи, куда один за другим
отправлялись теперь мои ученики.
Но поздно вечером, когда кончались занятия, когда младшие
мальчики отправлялись спать, а старшие завершали свои дела в студии, я не мог
противостоять искушению и забирал Амадео в спальню, где покрывал его плотскими
поцелуями, сладостными и бескровными, – поцелуями страсти, и он отдавался
мне безоглядно.
Его покорила моя красота. Нескромно говорить так о себе? Я в
этом не сомневался. Мне не требовался Мысленный дар, чтобы ослепить его. Он
меня обожал. И хотя картины мои приводили его в ужас, в глубине своей бездонной
души он с готовностью боготворил мой так называемый талант – искусные
композиции, яркие краски, скорость работы.
Конечно, он никогда не рассказывал обо мне остальным. А
мальчики, без сомнения знавшие, что мы часами просиживали в спальне, не смели
гадать, что между нами происходит. Винченцо же понимал, что лучше никоим
образом не касаться наших странных взаимоотношений.
Между тем память к Амадео не возвращалась. Он не мог
рисовать, не мог прикоснуться к кисти. Краски будто жгли ему глаза.
Но остротой ума он превосходил всех остальных мальчиков. Он
быстро выучил латынь и греческий, чудесно танцевал, любил упражняться с
рапирой. Вскоре он уверенно и без ошибок стал писать на латыни.
По вечерам он вслух читал мне свои стихи. Он пел, тихо
аккомпанируя себе на лютне.
Я сидел, облокотившись, у стола, и слушал его негромкую
размеренную речь.
Он всегда безупречно причесывался, безукоризненно одевался,
а пальцы его были, как у меня, унизаны кольцами.
Неужели люди не считали его мальчиком на содержании? Моим
фаворитом, любовником, тайным сокровищем? Даже в Древнем Риме, гнездилище
пороков, раздавался бы шепот, смешки, издевки.
В Венеции в отношении Мариуса Римского ничего подобного не
наблюдалось. Но у Амадео имелись свои подозрения – не в отношении поцелуев,
которые давно уже казались ему чересчур целомудренными, но в отношении
человека, словно вырезанного из мрамора, человека, ни разу не отобедавшего за
собственным столом, ни разу не выпившего ни капли вина из кубка, ни разу не
появившегося под крышей своего дома при свете дня.
Помимо этих подозрений, я заметил, что Амадео охватывает
растущее смятение – воспоминания подбирались все ближе, а он отталкивал их,
подчас просыпаясь рядом со мной и изводя меня поцелуями, в то время как я
предпочитал подремать подольше.
Однажды, когда стояла ранняя зима и вечер был особенно
прекрасен, я пришел поздороваться со своими учениками, и Риккардо рассказал,
что повел Амадео в гости к прелестной доброй Бьянке Сольдерини, а та оказала им
достойный прием и пришла в восторг от стихов Амадео и от сочиненных прямо на
месте импровизаций, воспевавших ее красоту.
Я заглянул в глаза своего Амадео. Бьянка его очаровала. Как
я его понимал! Мальчики рассказывали о ее приятных манерах и об удивительных
благородных господах, посещавших ее дом, а мной овладевало странное настроение.
Бьянка прислала мне записку:
«Мариус, я скучаю. Приходи поскорее и приводи с собой
мальчиков. Амадео так же умен, как и Риккардо. У меня повсюду твои портреты.
Все интересуются личностью написавшего их художника, но я не отвечаю – ведь я
на самом деле ничего не знаю. С любовью, Бьянка».
Я поднял глаза от записки и заметил, что Амадео испытующе
наблюдает за мной.
