"Со мной случилось кое-что плохое", –
ответила она срывающимся голосом.
Я поднялся и вывел ее из-за стола, потом откинул с кровати
покрывало, и мы вдвоем, сбросив туфли, забрались на перину и устроились в
гнездышке из пуховых подушек. Никогда прежде я так не любил свою вычурную
кровать, как в тот раз, когда лежал под балдахином рядом с Моной. И заметь, мы
были полностью одеты, разве только, когда я начал ее целовать, я расстегнул ей
блузку до конца, чтобы приласкать грудь, и Мона не возражала.
Но потом жар понемногу остыл, в основном потому, что я очень
устал и вернул ее к прежней теме.
"Ты говорила, произошло что-то плохое? – начал
я. – Расскажи, как это было".
Мона долго молчала, а потом опять расплакалась.
"Мона, если кто-то навредит тебе, ему не будет от меня
пощады, – сказал я. – Серьезно. Гоблин даже смог бы... Расскажи, что
случилось".
"У меня был ребенок", – хрипло прошептала
она.
Я молчал, чувствуя, что она хочет продолжить.
"У меня был ребенок, – повторила Мона, – и
его никто бы не назвал обычным ребенком. Он... отличался от всех. У него
наблюдалось очень раннее развитие, да и, возможно, было бы правильнее сказать –
отклонение от нормы. Я любила его всей душой, это был такой красивый ребенок.
Но... его забрали. – Она помолчала, после чего продолжила: – Его увезли
очень далеко, и я все никак не могу это пережить. Не могу перестать о нем
думать".
"Ты хочешь сказать, что тебя заставили отказаться от
собственного ребенка! Такое многочисленное семейство, с такими
деньжищами..." – Я пришел в ужас.
"Нет, – покачала головой Мона, – все было не
так. Семья здесь ни при чем. Скажу просто – ребенка увезли, и я не знала, что с
ним произошло. Но семья не виновата".
"Тогда кто? Отец?" – спросил я.
"Нет. Я ведь говорила, случилось что-то ужасное. Я не
могу тебе всего рассказать. Скажу лишь одно: я могу в любое время получить
весть о своем ребенке. – Мона тщательно подбирала слова. – Его,
возможно, мне вернут. Я пока жду новостей – плохих или хороших. Но до сих пор
ничего не получила. Одно молчание".
"Ты знаешь, где находится ребенок? – спросил
я. – Мона, я пойду и заберу его! Я верну его тебе".
"Квинн, в тебе столько силы, столько
уверенности, – сказала Мона. – Просто быть с тобой рядом – уже
сплошное наслаждение. Но нет, я не знаю, где сейчас ребенок. Мне кажется, он в
Англии, но я точно не знаю. А когда мы путешествовали по Европе, я, в общем-то,
старалась его отыскать. Но от того, кто его забрал, я не получила до сих пор ни
слова".
"Мона, это ужасно".
"Нет, – сказала она, покачав головой. На ее
ресницах повисли слезинки. – Все не так страшно, как кажется. В том
человеке много любви, а ребенок... ребенок был исключительный. – Ее голос
осекся. – Я не хотела отдавать его, но пришлось. Ребенка забрал любящий
мягкий человек, способный о нем позаботиться".
Я был настолько сбит с толку, что не сумел задать разумный
вопрос.
"Если ты хотя бы подозреваешь, где сейчас этот человек,
я поеду к нему".
Она покачала головой.
"Когда-то мы знали, как связаться с ним. Роуан и Майкл
– мои кузены, а теперь и приемные родители – знали этого человека очень хорошо.
Но сейчас связь с ним потеряна".
"Мона, позволь мне взять эту заботу на себя, позволь
мне отправиться за этим человеком, позволь мне вернуть тебе ребенка".
"Квинн, мои родственники не раз пытались это сделать. В
их распоряжении были ресурсы мэйфейровского наследия, но, сколько они ни
бились, так и не нашли ни самого человека, ни ребенка Мне не нужны твои клятвы,
что ты постараешься это сделать. Я не хочу, чтобы ты даже думал об этом. Я
только хочу, чтобы ты выслушал меня. Я только хочу, чтобы ты поклялся никогда
никому не рассказывать о том, что сейчас узнал".
Я поцеловал ее.
"Я тебя понимаю, – сказал я. – У нас еще
будут дети, наши общие дети".
"Это было бы чудесно, – сказала она. – Просто
чудесно".
Мы сползли с подушек на покрывало и начали друг друга
раздевать, пуговицы за пуговицей, застежка за застежкой, и так, пока не
остались голыми на той самой кровати, где я всю жизнь спал так безгрешно
сначала рядом с Маленькой Идой, а потом с Большой Рамоной. В общем, кровать
прошла, как мне показалось, боевое крещение, и я был счастлив.
А потом я заснул.
И мне приснилось, что в дверь спальни стучит Ревекка. Я
будто бы бодрствовал, хотя знал, что сплю. И я сказал во сне Ревекке, чтобы она
уходила. Сказал ей, что сделал все для нее, что только мог. А потом мы затеяли
с ней драку. Прямо на верхней площадке лестницы. Она набросилась на меня, как
дикая кошка, и мне пришлось с силой спустить ее с лестницы, приговаривая на
ходу, что она должна покинуть Блэквуд-Мэнор, что она мертва и давным-давно
превратилась в прах, что она должна с этим смириться.
Ревекка опустилась на последнюю ступеньку и начала жалобно
рыдать.
"Тебе нельзя сюда больше приходить, – сказал
я. – Тебя ждет Свет. Тебя ждет Бог. Я верю в этот Свет".
Гостиная вновь наполнилась скорбящими, до меня доносились
отголоски молитвы, "Радуйся, Мария, Благодати Полная", а потом я
опять увидел, как Вирджиния Ли села в гробу, сложив руки, и сразу одним грациозным
балетным шагом оказалась на полу, взметнув юбками. Она вцепилась в Ревекку, и
они вместе выкатились через парадные двери дома, два призрака, Вирджиния Ли и
Ревекка, и я слышал голос Вирджинии Ли: "Ты опять несешь беду в мой дом?
Ты опять отрываешь меня от света!"
Ревекка верещала как резаная.
"Жизнь за мою жизнь. Смерть за мою смерть".
Наступило молчание. Позднее я уселся на ступени лестницы,
мне очень хотелось проснуться и оказаться наверху, в своей постели, но я не
смог этого сделать.
Кто-то постучал по моему плечу. Я поднял глаза. Это была
Вирджиния Ли, очень хорошенькая, очень оживленная, хотя на ней и было
похоронное синее платье.
"Покинь это место, Тарквиний, – сказала она с
неясной ноткой в голосе. – Ступай отсюда, Тарквиний, покинь этот дом.
Здесь поселилось зло, оно тебя поджидает".
Я проснулся в поту, сел и уставился перед собой. В углу,
возле компьютера, сидел Гоблин и просто наблюдал за мной.
Рядом крепко спала Мона.
