Таким образом, красивого маленького инфанта привели и
представили королеве, а я, захмелев от счастья, выпил еще два бокала
шампанского, прежде чем окончательно лишился связной речи. К этому времени
моему сыну сообщили, что я его отец. Томми тоже узнал новость – тетушка Куин
настояла, заявив, что в нашем доме нет секретов, что так гораздо лучше для всех
нас.
Помню, как, шатаясь, подошел к кровати тетушки и какая-то
добрая душа стащила с постели многочисленные расшитые одеяльца и будуарных
кукол, чтобы я мог рухнуть лицом вниз в белоснежные подушки, и та же добрая
душа сняла с меня ботинки, и вскоре я, тепло укрытый от прохлады кондиционера,
уже крепко спал.
И мне приснился Гоблин. Это был ужасный сон: Гоблин страдал
и не мог до меня добраться. Я видел полупрозрачное жуткое существо, которое изо
всех сил старалось стать видимым, но без моей помощи оставалось неясным,
расплывчатым, несчастным. В этом сне я вел себя холодно и жестоко по отношению
к Гоблину.
Я танцевал с Ревеккой. Она сказала: "Я не воспользуюсь
тобой для своей мести. Ты был слишком хорош".
"Кем в таком случае ты воспользуешься?" – спросил
я, но в ответ она лишь рассмеялась. Ревекка ушла, а с ней ушла и музыка. Я
открыл глаза.
Рядом со мной лежала тетушка Куин. На ней были очки в
серебряной оправе. Она читала дешевое издание "Лавки древностей",
которое я дал ей в самолете.
"Квинн, Диккенс – безумец", – заявила
тетушка.
"О, это точно, – сказал я. – Дальше пойдет
еще хуже, вокруг маленькой Нелл так и будут сгущаться черные тучи. Только не бросай
читать".
"Ни за что", – сказала тетушка, уютно
прижавшись ко мне.
Перья ее неглиже щекотали мне нос, но я не возражал. Мне
нравилось, что ее хрупкая рука так близко от моей. Если бы я захотел, то мог бы
читать книгу одновременно с ней. Я вдыхал аромат ее сладких духов. Она могла бы
купить какие угодно духи, но предпочитала "Шантильи" из местной
лавчонки – слаще которых во всем мире не найти.
Помню, что увидел в окне фиолетовое небо.
"Господи, почти стемнело, – сказал я. – Я
должен съездить в Хижину Отшельника! Я должен увидеть свой шедевр".
"Тарквиний Блэквуд, ты не поедешь ни на какие болота в
такой час".
"Ерунда, я должен, – сказал я и поцеловал ее в
лоб, а потом в мягкую напудренную щеку. – И Мона, и Гоблин для меня
недоступны, но потерю Гоблина, должен признать, я не оплакиваю. А сейчас я
просто должен туда поехать и заявить свои права на то, что сотворено по моей
воле".
Помню, последовали протесты, но я был к ним глух.
Я торопливо поднялся в свою комнату, зашел в гардеробную и,
все еще окончательно не протрезвев, натянул новую пару джинсов, новую рубашку и
новые ботинки (все это купила по моим новым размерам Большая Рамона, как только
узнала о нашем возвращении домой), а потом я достал из ночного столика пистолет
тридцать восьмого калибра и спустился вниз. В кухне я захватил бутылку воды,
большой нож, в гараже взял фонарик, после чего направился к пристани.
Разумеется, я нарушал условие моего дерзкого, дикого
партнера – впрочем, я ведь на них и не соглашался. Я для себя, а не для
кого-то, заново отделал Хижину Отшельника, привнеся многочисленные новшества. Я
для себя, а не для кого-то, заказал чудесную обстановку, которую скоро увижу. Я
не боялся его, разве что испытывал мрачное любопытство перед встречей –
возможно, надеялся, что нам удастся спокойно поговорить, обсудить
"наш" маленький домик и выяснить в конце концов, действительно ли
между нами заключена сделка, так как это я, а вовсе не он, добился всех этих
чудесных изменений.
То, что рядом не было Гоблина, для меня не имело значения. Я
был уверен, что сам справлюсь, без его помощи. Хижина Отшельника принадлежала
мне, и только мне.
Спускаясь к пристани, я миновал маленькое кладбище, где
задержался на секунду у могилы Ревекки, направив на могильный камень луч
фонаря. Ко мне вернулись обрывочные воспоминания о последнем сне, и я вновь
услышал ее голос, словно она была совсем близко. "Только не твоя
жизнь", – сказала она. "Чья же тогда?" – спросил я,
охваченный дурным предчувствием – мне тогда показалось, что жизнь теперь полна
одними несчастьями.
Разве Мона не больна, разве она не на смертном одре, а я тем
не менее собрался ехать на остров и даже не подумал о ней? Моне так хотелось
увидеть собственными глазами Хижину Отшельника, и вот теперь я туда еду, но без
нее. Но что я мог сделать, кроме как молиться за Мону? Я решил, что обязательно
помолюсь за нее, когда вернусь.
Я сложил в пирогу все вещи, еще раз проверил, заряжено ли
оружие, и отправился в путь. Небо еще не почернело, а лишь покраснело, так что
мне хватило света, чтобы видеть деревья, к тому времени я уже хорошо изучил
маршрут, а вскоре мне стало ясно, что многочисленные пироги строителей оставили
после себя тропу, не успевшую пока затянуться ряской. Можно даже сказать, они
проложили дорогу, так что я двигался на хорошей скорости.
Меньше чем через полчаса я увидел огни хижины, а когда
подплыл к новой пристани и привязал пирогу, то разглядел ярко освещенные окна и
блеск белых мраморных ступеней. Вокруг всего домика были разбиты аккуратные
цветочные клумбы, а плети глицинии красиво переползали через высокую крышу.
Само небольшое строение с его многочисленными арками напоминало коптскую
церквушку.
В дверях лицом ко мне стоял незнакомец и внимательно за мной
наблюдал. Он был в своем мужском обличье, только волосы распустил по плечам. На
мое появление он никак не отреагировал – не поманил рукой, чтобы я подошел
ближе, и не запретил мне жестом выходить на берег.
Откуда мне было знать, что это мой последний день в смертной
жизни? Откуда мне было знать, что все те мелочи, о которых я тебе только что
рассказал, ознаменуют конец моей истории – что отцу Джерома, племяннику Томми,
малышу тетушки Куин, маленькому хозяину моей дорогой Жасмин и благородному
Абеляру Моны предстояло умереть?
Глава 37
К подножию лестницы вела мощеная тропа. Аллен упоминал о ней
в телефонном разговоре, но я успел это забыть. Я успел забыть и цветы, как
мирно и чудесно они выглядят при свете из окон.
Я подошел к мраморной лестнице. Незнакомец стоял наверху,
глядя оттуда на меня.
"Нужно ли мне спрашивать разрешения, чтобы
подняться?" – поинтересовался я.
"О, у меня для тебя грандиозные планы, –
последовал ответ. – Поднимайся, я начну их осуществлять".
