Кто-то скребется в дверь: сначала тихонько, потом с силой. Толком не проснувшись, иду открыть: передо мной девчонка в огромной пижаме! Опять ходит во сне. У меня в постели Дональд Карр! От этой мысли я мгновенно просыпаюсь и вспоминаю ту ночь, когда произошел инцидент с бассейном.
— Подожди меня немного.
Слышит ли она меня? Понимает ли хоть что-нибудь? Тяжесть сна по-прежнему давит на меня. Я убила человека, глазом не моргнув.
Дональд Карр спит у меня в кровати, но эта ночь пройдет не в его объятиях. Иду следом за девочкой. Кто знает, куда? Почему она не спит? Почему она, как все дети, не может спать в кровати, как полагается? А если уж она страдает лунатизмом, то почему ее не привязывают к кровати?
На мне второпях нацепленное платье и вьетнамки. Покинув каюту, мы выходим на палубу. Девчонку можно аккуратно за руку направлять. На палубе мне со злости приходит в голову мысль: что будет, если бросить ее? Посмотрим, куда она пойдет: в какую преисподнюю? Или врезать ей пару раз, чтобы привести ее в чувство?
Жестокие мысли еще владеют мной, а из глаз уже льются слезы. Маленькая, милая девочка. Она же ребенок. Самая умная, самая добрая, самая талантливая девочка. Из-за меня она уже резала себе вены: я ей ужасно нравлюсь, она любит меня! Сердце сжимается, и я говорю себе — я ведь тоже люблю ее.
Прижимаю ее голову к своей груди:
— Малышка, я тебя очень люблю. Так, как до сих пор никого не любила…
Она грустно трясет меня за руку:
— Куда же я положила льняное масло?
Ее шаги ускоряются, она явно решила куда-то пойти.
Она чем-то расстроена. Сжав правую руку в кулак, прижимает его ко рту. Следую за ней: если она попробует сделать что-нибудь опасное, брошусь на нее.
Неужели она идет к бассейну? Да, туда!
Она что-то бормочет. Разбираю только конец: «Не надо мешать мне. Я пожалуюсь дедушке».
Бассейн блестит, как огромное стекло, и блеск отражается у нее на лице.
Ее шаги решительны и быстры. Почти бегу за ней.
— Папа, что ты делаешь, папа!
Она начинает размахивать руками, будто пытаясь кому-то помешать.
— Это нельзя пить, нельзя! — говорю я.
Она вырывается и бежит к другому концу бассейна. Прыгает. В последний момент грубо ловлю ее за руку. Она собиралась прыгнуть. А говорила: плавать не умеет.
Потасовка оказывается слишком яростной: девочка внезапно просыпается.
— Что мы здесь забыли?
— Ничего, мы просто решили немножко погулять с тобой.
Даже если она потом и не вспомнит, что с ней было, что происходило у нее на душе, что она говорила, все равно ей сейчас плохо.
— Что будем теперь делать?
— Не знаю. Пойдем к тебе в каюту. Поговорим немного.
— Я не могу сейчас разговаривать. Я очень устала.
— Хорошо, — говорю я, — тогда спи. А я сегодня ночью останусь с тобой.
— Ты останешься спать со мной? Ой, как я рада! С тобой я буду спать крепко-крепко! Меня твой запах успокаивает.
— Никакого такого запаха у меня нет, — ее слова меня раздражают. — У всех есть, а у меня нет.
— Ты как ребенок, — она крепко держит меня за руку.
Когда мы ложимся в кровать, она уже сладко спит. Положила мне голову на грудь и посапывает. Немного отодвигаюсь, чтобы не разбудить ее стуком моего бешено колотящегося сердца. Интересно, Дональд Карр уже проснулся или все еще спит у меня в кровати?
* * *
Снится, что рука моя в канализационной трубе, и я вытаскиваю оттуда скопившиеся нечистоты. Сколько грязи накопилось! Опять глубоко засовываю руку и что-то тащу наружу, как вдруг конец трубы отваливается, и все дерьмо выливается на меня.
Просыпаюсь: рука запуталась в простыне. Милый сон, надеюсь, сбудется не скоро. Девочки рядом нет! Может, заказывает нам завтрак? Или с Мэри Джейн? Или чем-то занята. Боюсь бояться ее.
Дверь открывается… Ну вот, сейчас Праймроуз меня тут увидит, и будет очередной скандал. От страха в мгновение ока выскакиваю из кровати, бросаюсь в ближайшее кресло. Так будет проще объяснить свое пребывание здесь.
— Значит, ты проснулась?
— Как видишь…
Она почему-то хмурая. Сердито смотрит на меня.
— Что-то случилось?
— Я была у тебя в каюте.
— У меня в каюте? И что же?
В ее взгляде бешенство.
— С какой стати ты связалась с этим типом?! Что он может тебе дать? Пошлый секс? Он успокаивается на несколько часов, кончив в тебя, так, как кончает в сотни женщин. Если б он кончил в уборную, было бы то же самое!
Не верю своим ушам! И это говорит мне ребенок? Она просто дьявол. Разве двенадцатилетние девочки могут такое говорить? Куда мы катимся, до чего мы дошли?
— Знаешь что, детка? Я ухожу. Прямо сейчас.
Говорить тяжело, почему-то задыхаюсь, голос срывается. Нервы, видимо, шалят.
— Опять ты за свое! С тех пор, как ты на этом корабле, я только и слышу: «Я ухожу, я ухожу!» Сколько можно? С тех пор, как ты меня увидела, ты не выпускаешь из рук чемодан. «Отвяжись от меня!», «Я больше не могу терпеть!», «Все, с меня хватит!» — вот, что я слышу от тебя! А ты замечаешь, что ты делаешь мне больно? Не замечаешь? Так вот, дорогая моя компаньонка, которую мне наняли: ты причиняешь мне невероятные страдания! Ты ни разу не подумала о том, что расстраиваешь меня? Тебе платят деньги, а ты об этом не подумала?
Ее крик все громче. Мне хочется сбежать или провалиться — пусть нельзя сквозь землю, но хотя бы в трюм. Но я сижу, неодетая, в кресле перед ней и смотрю на нее. Она стоит передо мной, что-то орет и машет руками. Тонкие детские руки с длинными пальцами напоминают птиц. Кажется, они кружат вокруг меня, как стервятники. Они ищут мое сердце. Они хотят склевать его.
— Ты!!! Ты могла меня спасти! Ты могла меня спасти от всех кошмаров! Но тебе наплевать!!! Тебе платят деньги, а тебе наплевать!!! Разве ты не видишь, как я мучаюсь?! Как мне трудно!!!
Она подходит к ванной и в истерике принимается пинать дверь. Потом лупит ее кулаками.
Сижу, молча смотрю на все это. Вдруг замечаю, что замерзла. Все происходит не со мной. Где-то далеко. Может быть, во сне. Может быть, в кино. Только не со мной.
Крики продолжаются:
— Почему тебе наплевать на меня?! С какой стати тебе наплевать на меня, когда ты должна беречь меня?! Ты получаешь за это деньги! Кто позволил тебе заниматься не мной, а этим типом?! Отчего вся эта гадость, отчего, отчего?!
Это уже слишком. Поднимаюсь, натягиваю платье. Мне хочется ее ударить, мне хочется ее даже убить, а я наклоняюсь поискать закинутые под кровать вьетнамки. Она все кричит. Наконец, нахожу, выпрямляюсь:
