Под рев винтов самолет тронулся с места. На мгновение перед Жюльеттой мелькнул большой ангар, где какой-то самолет стоял на ремонте. Второй пилот повернулся к ней, и девушка впервые обратила внимание на его солнечные очки и светлые усики. У нее не хватило сил ответить на его поднятый большой палец. На Жюльетту навалилась чудовищная усталость. Она бросила взгляд на баночку колы и подумала, что та показалась ей более горькой, чем обычно. Прежде чем самолет оторвался от земли, девушка уже оказалась во власти неодолимого сна.
Ее разбудила жара. Безжалостная жара, забиравшаяся своими кривыми пальцами ей в самое горло и дышавшая прямо в лицо.
Она лежала на походной кровати без подушки и одеяла. Вокруг зияла пустота, заключенная в бетонные стены без штукатурки, крашенные белой клеевой краской. На потолке деревянные рейки скрывали стыки квадратиков изорели. Окно закрывали глухие ставни. Приоткрытая дверь из пластин цельного дерева поскрипывала в такт сквозняку, несшему снаружи дополнительную порцию жаркого воздуха.
Жюльетта встала на пол, покрытый черной и красной плиткой, потянулась и пошла к двери. Она вела в маленький дворик с тыльной стороны дома. В углу стояли ведра и метлы, на веревке сушились клетчатые тряпки.
Не составляло труда понять, что этот двор не вел на волю. Со всех сторон его окружали блочные стены с колючей проволокой. Ведущая в дом дверь была заперта, на окнах красовались решетки. Задрав голову, она могла видеть кусок неба, своей прозрачностью и мрачноватой синевой напоминающего лист железа, едва вышедший из прокатного стана.
Самым лучшим было бы наблюдать и ждать, но Жюльетту мучил голод и особенно жажда. Она постучала в окошечко черного хода. В двери появилась женщина с очень черной кожей и такими большими проколами в ушах, что в них можно было просунуть палец. Увидев, что Жюльетта проснулась, она возвратилась на кухню и достала из холодильника заранее приготовленный поднос с едой. Она приоткрыла дверь и, не говоря ни слова, протянула его девушке. Жюльетта взяла поднос и расположилась под небольшим навесом в углу двора. Она поднесла кувшин ко рту и разом осушила его. Старуха ласково улыбнулась, взяла из ее рук кувшин и снова наполнила его. Жюльетта съела ветчину, горошек и рис, окунула хлеб в соус и с жадностью отправила его в рот. Завершили трапезу два небольших очень спелых банана. Жюльетта понятия не имела, сколько времени прошло с ее отлета из Йоханнесбурга. Если судить по аппетиту, не менее суток. Женщина снова появилась во дворе и унесла поднос.
Жюльетта постаралась собраться с мыслями. Ясно, что впереди серьезные испытания, но она чувствовала себя как никогда в форме. Снотворное подарило ей отдых, в котором она отчаянно нуждалась последние недели. Ее по-прежнему переполняло редкое чувство абсолютной уверенности в себе, энергии, оптимизма. Вдобавок вместе со сном пропало ощущение тревоги и беззащитности.
Жюльетта решила спокойно ждать того, что должно случиться.
Ожидание продлилось до самого вечера, когда жара стала расползаться по углам под натиском наступающей тени. Жюльетте показалось, что где-то вдали прозвучал призыв муэдзина, но в царившей вокруг тишине ей могло почудиться что угодно. Быстро смеркалось, в доме зажглись огни. Дверь во двор открылась, и в ней показались два человека в масках.
Они провели Жюльетту по дому давно знакомым им путем через пустынные коридоры и скупо обставленную прихожую. Вот, наконец, и просторная комната, где из всей мебели имелись только стол и стул. Этого Жюльетта и ждала: идеальное место для допроса. Она чувствовала себя в силах долго держать оборону и, улыбнувшись, присела. Против нее стояли рослый мужчина и стройная спортивного вида женщина, оба в шерстяных масках. Кондиционера в комнате не было, а ходить в таких масках в самое пекло было немыслимо. Оттого-то они и ждали вечера, решила Жюльетта. Мужчина и женщина стали по очереди задавать вопросы. Женщина говорила с сильным американским акцентом, на техасский манер выделяя горловые звуки. Простонародный выговор мужчины выдавал представителя одной из диаспор: австралийца, новозеландца или южноафриканца. Никто из них не делал записей: комната явно прослушивалась.
Жюльетта быстро сообразила, что на первом этапе они стремятся не столько получить новую информацию, сколько проверить ту, которой уже располагали. Они задавали вопросы, на которые уже знали ответы, и всячески старались запутать ее. Первые три часа речь шла в основном о ее происхождении, семье и знакомых. Потом они проводили Жюльетту в ее комнату. Через два часа ее разбудили и повели обратно. Мужчина и женщина дали ей резюме первого разговора, в котором нарочно расставили много ловушек.
— Вы родились 8 июня 1977 года в Булонь-сюр-Мер, недалеко от Кале, — начала американка, встав за спиной девушки. — Ваша мать, Жанна-Элен Пикте…
— Жанна-Ирэн.
— Жанна-Ирэн Пикте была швейцаркой. В сорок восемь лет она вышла замуж за уроженца Лотарингии, Эдмона Левассера, которому тогда исполнилось шестьдесят семь лет. Вы были их единственным ребенком. Ваши родители познакомились по объявлению. Они обосновались в Булони, где ваш отец владел фирмой по транзиту грузов в Англию.
Жюльетта не могла не подумать о превратностях судьбы. Кому бы пришло в голову, что имя ее родителей, этих патентованных буржуа, прозвучит в Южной Африке с техасским акцентом из уст женщины в маске?
— …ваше одинокое детство. Побеги в подростковом возрасте. Вы добрались даже до Бельгии.
— До Швейцарии. Мне тогда было двенадцать.
— Вы обучались английскому дома в духе семейных традиций. Ваш прапрадедушка уже вел торговлю с Англией.
На самом деле для отца это был только способ лишний раз показать, кто в доме хозяин. Он единственный безукоризненно говорил по-английски. Жюльетта занималась языком с тем же терпением, с каким выковывают оружие для защиты или, кто знает, для нападения.
— У вас не осталось друзей детства и молодости? — вмешался в разговор мужчина, уже по меньшей мере три раза задававший этот вопрос.
— Ни одного.
— Ваш отец был единственным ребенком в семье. Из родных вы доверяете только тетке, проживающей в Женеве.
Да, подумала Жюльетта, единственной, у кого хватило храбрости восстать против унижений и грубости, обрушивающихся на ребенка. Забавно вот так снова взглянуть на свое прошлое, которое она впервые в жизни видела глазами других. Теперь, когда она выросла, все, что было в нем невыносимого, мрачного и трагического, выступало особенно ярко. А ведь тогда Жюльетта не желала считать себя жертвой, ее просто переполнял гнев, и она до поры сдерживала копившуюся в ней беспощадность. Ее внешнее смирение было всего лишь военной хитростью, на манер повадок животных, втягивающих голову и сворачивающихся при малейшей угрозе.
— В девятнадцать лет вы отправились в качестве компаньонки в США. В Чикаго.
— В Филадельфию.
— Вы провели год в семье преподавателей с двумя детьми, которые были старше вас.
Это была самая главная ложь. Надо удвоить внимание. Жюльетта подтвердила эту информацию, саму по себе далекую от истины, но соответствовавшую тому, что она говорила раньше.
