— Да, — призналась Керри, поднимая лицо. — Я и вправду дружила с Джерри Нобом.
Джинджер вскочила со стула и вскрикнула. Она обошла стол и расцеловала Керри в обе щеки.
— Что ж ты сразу не сказала? Теперь я тебя узнала! Ты знаешь, это, конечно, глупо, но я все время чуть-чуть сомневалась. Конечно, мы когда-то играли вместе, но я не могла тебя вспомнить. И вот, пожалуйста!
Керри встала, и Джинджер довела ее до двери в коридор, ласково поглаживая по спине.
— Как смешно, все эти воспоминания, — сказала она. — Сейчас все встало на свои места. Завтра увидимся, и я тебе еще много чего расскажу…
Керри уже стояла в дверях, когда Джинджер остановила ее и тихонько сказала:
— Джерри Ноб. Знаешь, я тоже на следующий год…
Она приложила палец к губам и прыснула как девчонка.
Часть третья
Глава 1
Пустыня Колорадо. Соединенные Штаты
Хэрроу вернулся поздно вечером. Он выглядел очень усталым и почти сразу лег спать, успев только спросить Жюльетту, умеет ли она держаться в седле. Жюльетта сказала, что да, умеет. По правде говоря, ее опыт верховой езды сводился к нескольким урокам, взятым в возрасте двенадцати лет в военном манеже. Ее отец, всегда склонный к строгости в вопросах воспитания, по своей воле записал ее туда, рекомендовав инструктору не спускать ей ни малейшего промаха. Когда же мать обнаружила, что Жюльетта входит во вкус занятий, она повела дело так, что Жюльетта распрощалась с манежем. И все же она надеялась усидеть на лошади с широким и мягким американским седлом.
Рано утром лошади были готовы. Жюльетта понятия не имела о цели их путешествия и считала, что не должна задавать вопросов. Она полагала, что стала членом команды и теперь должна привыкать к дисциплине, главным условием которой было молчание и подчинение.
В сухой ложбине под домом стояли оседланные лошади, которых держал один из индейцев. Небольшие тюки за седлами и сумки говорили о том, что путь может занять несколько дней. За одним из изгибов седла Хэрроу виднелся резной приклад карабина.
Перво-наперво они поднялись по ущелью до хаотического нагромождения скал, сорвавшихся с одного из обрывов. Между камнями едва виднелась пыльная тропинка. Казалось, что лошади ее уже знают и уверенно двигаются вперед безо всякого принуждения со стороны всадников. Хэрроу ехал на жеребце с могучей шеей. Жюльетте досталась спокойная и добродушная кобыла. Когда солнце начало подниматься над горизонтом они добрались до края гребня. Жеребец шел широким шагом, так что Жюльетте приходилось время от времени переходить на рысь, чтобы не слишком отставать. Хэрроу, похоже, не возражал, что они едут на приличном расстоянии друг от друга что исключало всякую возможность разговора. Ничто не отвлекало их от расстилающегося вокруг пейзажа.
Чем выше поднималось солнце, тем ярче расцвечивались огнем дали. Все было не так, как обычно, когда прибывающий свет заставляет природу бледнеть. Здесь пурпур струился не с неба, а словно изливался из земли. Простиравшиеся до самого горизонта изъеденные водой и ветрами скалы постепенно наливались кармином и охрой.
Сначала солнце расчерчивало все окружающее по горизонтали. Сливаясь, сияние солнца и мрак земли проступали пластами на обрывах каньонов. Стремясь к зениту, солнце все четче выделяло вертикальные линии: трещины в скалах, тонкие складки на склонах, каменные столбы, вздымающиеся на равнине. Лошади были некованы, и стук их копыт по пыльной тропе задавал поездке своеобразный ритм.
Жюльетта вздрогнула от переполнявших ее чувств. Впервые после того, как ею овладело это странное сочетание тревоги и возбуждения, окружающий мир показался ей способным вместить охвативший ее душу восторг. В чем крылась завораживающая сила этого пейзажа? Хотя на первый взгляд вокруг расстилалась безводная и враждебная пустыня, нигде с такой очевидностью не ощущалась бесконечность мира. Горизонт казался Жюльетте лежащим гораздо дальше, чем обычно, и не только потому, что они ехали по холмам. Сама земля вмещала здесь больше. Извилистое ложе каньона уводило взгляд в запредельную даль. Необыкновенное разнообразие рельефа наводило на мысль о том, что сама земля распахнулась, чтобы вместить его. А еще, странное дело, небо казалось от этого не съежившимся, а совершенно бездонным. Гряды кучевых облаков рисовали в небесах те же изрезанные равнины и колеблемые скалы, что и на земле. Жюльетта никогда не видела ничего подобного.
Едущий впереди на некотором расстоянии Хэрроу придавал всему вокруг человеческое измерение и смысл. Человек казался разумным отражением неподвижной природы. Он рождал некое мерило ценности и, созерцая мир, делал явной его красоту.
Они добрались до края плато и теперь должны были углубиться в каньон, из которого струился жаркий дух пыли. Хэрроу сделал Жюльетте знак ехать первой. Он хотел держать ее на виду, чтобы прийти на помощь, если кобыла споткнется. Теперь Жюльетта видела перед собой мир, лишенный присутствия человека, и он показался ей совсем не таким, как раньше. Природа перестала выглядеть скроенной человеком по его собственной мерке — самодостаточный мир отводил ему лишь жалкое и ничтожное место. Подавленная всем этим великолепием, Жюльетта поняла, что природа живет своей собственной жизнью и ничем не обязана людям, способным лишь на разрушение.
Она вспомнила книгу, найденную в комнате накануне и прочитанную в ожидании Теда. Ее автор, некто Альдо Леопольд, в прошлом работал охранником национального парка, книга называлась «Альманах песчаного графства». О горах, реках и картинах природы автор писал как о живых существах, над которыми человек не должен иметь никакой власти. Джонатан говорил ей об этой книге во времена их студенческих споров. Он высокопарно рассуждал о рождении новых взаимоотношений людей с природой, в которой человек имеет свое — крохотное — место и не претендует на власть над миром.
Европейцу было нелегко усвоить образный строй этой книги. В странах Старого Света настоящей природы уже не найти. Здесь больше не осталось ни одного квадратного метра земли, который не был бы промерен, обработан и закреплен за кем-нибудь. В пейзажах Америки еще сохранилась первозданная и неукрощенная сила. Для природы этой страны человек остается чужаком, обязанным подчиниться ее законам. Именно это старался внушить читателю Альдо Леопольд, и Жюльетта соглашалась с ним.
Весь день Хэрроу хранил молчание. В полдень он протянул Жюльетте два сандвича и флягу воды, которые достал из своего вьюка. Они перекусили, не слезая с лошадей. Часов в пять остановились на ровной площадке у склона небольшого каньона, по которому ехали уже несколько часов. Здесь росли только чахлые кусты и акации. Хэрроу принес веток и разрубил какой-то сухой ствол. Потом он разжег огонь и устроил лагерь, разложив на земле циновки, которые были приторочены сзади к их седлам. Они поджарили кукурузу, а потом захваченные с собой сосиски и котлеты.
Хэрроу продолжал удивлять Жюльетту своей неразговорчивостью и дистанцией, которую он неизменно сохранял между собой и всеми остальными. И все же ей казалось, что он начал ей доверять. Она не знала, куда они направляются, но ничего не боялась.
