Медсен двинулся вперед и остановился шагах в десяти от Слоуна. В темноте трудно было что-нибудь разглядеть, но генерала, судя по всему, и не заботило, имеет ли Слоун при себе оружие — какую бы хитрую игру Медсен ни задумал, это входило в замысел: так гангстер кружит по пыльным улочкам старого города, дразня противника, вынуждая его сделать первый шаг.
— Вы поступили на военную службу в семнадцать лет, не имея на то согласия родителей, но при этом верно указав свой возраст.
— Я купился на рекламу, на призывы типа «Для немногих избранных... лишь настоящие мужчины»... и все такое... Ну, вам это знакомо.
— Вы каким-то образом обломали вербовщика. А к тому времени как был выяснен ваш возраст, вы уже успели получить высший балл на ежегодных испытаниях частей морской пехоты, что и неудивительно, учитывая ваш ай-кью. Командование повысило вас в звании, назначив взводным радиолокационной роты второго батальона Первой дивизии морской пехоты. Вы удостаивались благодарностей за меткую стрельбу, принимали участие в операции в Гренаде, получили Серебряную звезду за храбрость, а также рану в плечо от кубинской пули — по причине, для меня весьма загадочной.
Слоун знал, что причина, которую он указал, после того как в бою снял тогда бронежилет, должна интриговать Медсена как человека военного, и столь же непостижимым покажется ему и заключение армейского врача-психиатра, к которому Слоун был направлен на освидетельствование.
— Я был молод и глуп, — сказал он, все еще пытаясь удержаться в настоящем. Его мозг и тело, словно окутанные тяжелой цепью, влеклись в бездну. Цепь тянула его туда, где находились Джо Браник, Чарльз Дженкинс и женщина, которая, как он теперь узнал, была его матерью. Но, в отличие от прошлого, желание броситься в эту бездну было сопряжено не с опасностью, а с врожденным стремлением к самосохранению.
— Вы скромничаете, мистер Слоун. Но мне всегда любопытны случаи, когда солдат отбрасывает то, чему его учили, как это произошло с вами. Вы сняли бронежилет во время боя. Что толкнуло вас на это?
— Подозреваю, что и этот ответ вы уже знаете, генерал.
Слоун напрягал мускулы ног, потому что чувствовал: не делай он этого, и вот сейчас его потащит в темную глубь. Но он не мог погрузиться туда. Он должен был спасти Тину. Он не мог позволить ей умереть.
— Мне известно и то, что вы говорили военному врачу на освидетельствовании, и сделанный им вывод, что поступок этот изобличает в вас человека с суицидальными наклонностями, — такая характеристика, конечно, вам подходит: сирота, который ищет свое место в мире и испытывает разочарование, не находя его. Ведь именно так он это сформулировал?
— Вам лучше знать, генерал.
— Но при этом вы смогли ускользнуть от прекрасно подготовленных солдат, лучших в нашем отечестве. Я говорю со знанием дела — ведь готовил их я. — Казалось, Медсен искренне удивлялся этому. — Зачем человеку, видимо, лишенному стремления жить, избегать смерти? За что вы яростно сражаетесь, солдат?
— Я не солдат, генерал, и не хочу вновь им стать. И сюда я приехал не для философского диспута на тему странностей человеческой психики.
— Тогда ответьте на вопрос более существенный: как могло случиться, что вы пересеклись с Джо Браником? Признаюсь, я не могу обнаружить между вами связи, благодаря которой он послал вам конверт, о котором вы ничего не знали.
— Вам стоило бы спросить его самого до того, как вы его убили.
— О, я спрашивал, но он, как и вы, проявил упорство. — Медсен вздохнул. — Оставим это. Полагаю, что мы очень скоро доберемся до корней всей этой истории. Конверт у вас?
— Где она?
— Если меня удовлетворит его содержание...
— Нет. Я покажу вам конверт только после того, как мне будет показана Тина. Тогда мы детально обсудим с вами процедуру обмена. Я доверяю вам не больше, чем вы доверяете мне.
Медсен улыбнулся.
— Вы умелый переговорщик. Справедливо.
Он сделал шаг назад, и его поглотила тьма. Потом он появился, держась вытянутой рукой за плечо Тины. Ее рот был плотно заклеен, руки связаны впереди, волосы растрепаны. Хотя лицо ее в темноте и было трудно разглядеть, но на нем были заметны синяки и царапины. При виде ее у Слоуна подкосились ноги, и он опустился на землю, не в силах сопротивляться долее тяжкому грузу, тащившему его в бездну. Он был сброшен на самое дно темной дыры, вновь очутившись под кроватью, в щели между нею и стенкой, стиснутый, не способный пошевелиться. Его мать сидела на полу, и теперь он с еще большей мукой видел ее, избитую, в синяках, изнасилованную. Над нею стоял мужчина, выкрикивая слова, которые до этой секунды Слоун отказывался слышать.
«Dоnde esta el nino? Donde esta el nino?»
[8]
Они пришли за ним. А там, снаружи, происходила бойня — они убивали всех... из-за него.
Слова звенели у него в ушах, отдаваясь во всем его существе, в глубине его, такой же темной и пустынной, как та бездна, в которую он провалился. Из-под кровати он разглядывал это лицо, эти черты, четко очерченные, будто нарисованные углем — черные на белом. Чернота ночи, угольная грязь поглощали все на этом лице. Но глаза поглотить было невозможно — белое раскаленное сверкание в кругах алого адского пламени, а в середине — черная бездна пустоты, глаза хищника, готовящегося убить и не ведающего раскаяния. Слоун видел это лицо в своих кошмарах, видел в Овальном кабинете, и теперь оно стояло перед ним. Ошибки быть не могло. Такое не забывается.
Глаза Паркера Медсена.
Он убьет Тину.
Он вынырнул на поверхность, необходимость сделать это разрушила все преграды, все, что тянуло его в прошлое или сковывало в настоящем, и он мог теперь свободно перемещаться из одного мира в другой, вспоминать без боли и видеть. Это был Медсен.
— Это вы убили ее!
Зрачки сощурились.
— Вы пришли той ночью. Пришли в горы, пришли в деревню. Вы и ваши люди. Вы убили их. Всех убили.
Медсен молча разглядывал его.
— Вы ее били и насиловали. Вы перерезали ей горло. Я видел все в то утро. Я видел, как наступила тьма. Это были вы.
— Как это вы могли?..
Медсен осекся, голос его упал до шепота, недоверчивый, потерявший всякую браваду. Медсен наклонил голову и подался вперед, словно заинтересованный тем, что может увидеть, но в то же время сомневающийся. И в этот миг прошлое и настоящее Паркера Медсена тоже столкнулись и соединились воедино, как соединились они и у Слоуна, и сознание его получило ответ на самые жгучие из вопросов: почему у Слоуна не осталось никого из родных, почему он возник словно ниоткуда, зачем Джо Браник послал ему конверт с описанием событий, к которым Слоун не имел никакого касательства.
Потому что он имел к ним касательство. Потому что он был там.
