— Мы ждали вас. — Уэллес потянулся за стоявшим на печке чайником.
— Меня ждали? — Губы незнакомца искривились в усмешке.
— Да. — Уэллес налил воды в чайник, поставил его на заднюю конфорку и поднял глаза на мужчину. — Кого-то вроде вас.
Мужчина огляделся:
— В таком случае почему же вы так не готовы?
Уэллес прошаркал к полке за заваркой.
— Не готовы? Напротив, мы совершенно готовы. Против судьбы не попрешь, если решил смириться с ней. А я выбрал именно это, и выбрал уже давно.
Мужчина взглянул на Уэллеса.
— И какова же ваша судьба?
Уэллес вытащил из колоды нож и отрезал им ломтик лимона, при этом лезвие с глухим стуком вонзилось в дерево. На вопрос Уэллес не ответил.
— Эта женщина была здесь, — сказал мужчина. Уэллес положил в чашку сахар, добавил сливок. — Она показывала вам серьгу?
Уэллес бросил в чашку ломтик лимона, а в маленькую бомбочку — щепотку чая.
— Я сказал, что знал о вашем приходе, но не говорил, что испытываю малейшее желание беседовать с вами. Зачем вы тянете с тем, что, как обоим нам известно, вы собираетесь сделать?
Мужчина вынул из кармана куртки пистолет.
— Это вам, — Уэллес указал на стоявшую на столе скульптуру.
Мужчина с любопытством окинул взглядом работу.
— Подарок? Но я не захватил с собой ничего, куда можно было бы это поместить.
Уэллес улыбнулся.
— Вы это возьмете с собой. И в свой час вы увидите все очень ясно, потому что такова ваша судьба, а увидев, почувствуете боль — боль ни с чем не сравнимую, смертную боль, какую не в состоянии причинить другому. И боль эта будет вечной.
Мужчина фыркнул.
— Ну и чудак же вы! — воскликнул он и нажал на курок.
Фрейд медленно поднялся с подстилки и подошел туда, где лежал, истекая кровью, его хозяин. Он лизнул мокрое от пота лицо, а затем, заскулив, лег рядом с ним, свернувшись в клубок.
Мужчина выступил вперед. Проверять пульс у жертвы смысла не имело. Ему всегда хватало одного выстрела. Он глядел на металлическую скульптуру, дивясь ее нелепой бесформенности. «Для кого-то, может, это и искусство, а для меня так хлам!» — пробормотал он. И вдруг металлические пластины словно сдвинулись, сливаясь воедино, как при плавке. Чайник на огне резко засвистел, и мужчина оглянулся на звук. Когда же он вновь обратился к скульптуре, он увидел мост. И хотя на мосту не было ни души, он мысленно вообразил себя на середине этого моста, протянутого над пучиной, на первый взгляд казавшейся водой, но на самом деле, как он это мгновенно понял, совершенно иной природы. Острые зазубренные куски металла не были похожи на мягко катящиеся океанские валы. И на волны они не были похожи. Мост был перекинут над бездной огня, и языки пламени взметались вверх, норовя лизнуть его, сжечь его плоть, подвергнуть ее вечной муке. А потом мост рухнул.
32
Дана вела машину очень медленно, на каждом подъеме уверенная, что вот сейчас она не справится с управлением и сверзится с утеса. И опять она пропустила поворот к дому Уильямса Уэллеса и поняла это, лишь увидев селение далеко внизу. Раздосадованная, чувствуя, что опаздывает, она поехала задним ходом, одним глазом глядя в зеркало, а другим ища поворот. На этот раз валун сразу бросился ей в глаза, хотя в темноте он и выглядел по-иному. Она протиснула джип в суживающийся просвет между скалами. Приблизившись к поляне, она погасила фары и ехала в полной темноте. Потом заглушила мотор, и джип заскользил по инерции к подножию скульптуры, казавшейся теперь темной глыбой.
Дана тихонько вышла из машины, не захлопнув дверцу и вслушиваясь в тишину вокруг, нарушаемую лишь ветром. Ворота в туннель были открыты, и она силилась вспомнить, закрывала ли их или так и оставила. На этот раз в дальнем конце круглой трубы не маячил спасительный свет. Набрав в легкие побольше воздуха и преодолев страх, она ступила в темноту и пошла, касаясь рукой цементной стены, скользкой и омерзительно противной на ощупь. Потом, ближе к концу пути, мрак приобрел синеватый оттенок, и она вынырнула под сень темного, испещренного звездами неба. Фрейд не появился, не встретил ее. Деревянная дверь, ведущая в дом, оказалась приоткрытой, отчего у Даны что-то екнуло внутри и, несмотря на холод, на лбу выступил пот. Она распахнула дверь и быстро оглядела помещение. Не было видно ни Фрейда, ни Леонардо, и их отсутствие заставило ее сердце затрепетать еще сильнее. На стенной штукатурке гостиной отражался неверный свет двух зажженных свечей. Медленно вращались лопасти вентилятора на потолке.
Через гостиную она прошла в кухню, и когда она открыла туда дверь, стена в комнате стала оранжево-красной, цвета пламени, горевшего в печи. Дана уловила слабый запах лимона и лакрицы. Нож был воткнут в колоду, и рядом с полной кружкой лежал рассеченный пополам лимон. Дана пощупала кружку. Чай совершенно остыл. Стоявшая на рабочем столе скульптура, над которой еще недавно Уэллес трудился, казалась осевшей, рухнувшей. Дана услышала, как скулит собака, и заглянула за рабочий стол.
Фрейд поднял на нее грустные глаза и снова заскулил. Рядом с ним пристроился Леонардо — оба жались к лежавшему телу. Дана почувствовала, как больно сдавило сердце; она подняла руку ко рту, сдерживая рыдания. Наклонившись, она коснулась щеки Уильяма Уэллеса. Если бы не дырка в черепе, его можно было бы принять за мирно спящего, на губах его витала даже тень улыбки. Дана схватила мобильник, но тут же замерла. Что она скажет полиции? Как она очутилась здесь, в доме Уэллеса, зачем прилетела сюда, проделав такой путь из Сиэтла, купив билет в один конец?
Она сунула мобильник в сумочку, выпрямилась, вытащила разделочный нож из колоды и направилась было к двери, но остановилась, оглянувшись на Фрейда и Леонардо.
— Я виновата, — сказала она. — Все случилось из-за меня. — Вернувшись, она взяла на руки Леонардо и легонько потянула за ошейник Фрейда: — Пойдем. — Но пес упирался. — Идем, мальчик, — сказала она. Пес поднялся и медленно затрусил рядом. На пороге он оглянулся на хозяина и перевел глаза на нее, словно спрашивая, что же теперь с ними будет.
— Прости меня, — сказала Дана. — Прости, что я навлекла на вас такую беду.
Она прикрыла за собой и животными дверь, продолжая уговаривать Фрейда идти с ней вперед; она была настороже, и все чувства ее были обострены и напряжены. У входа в туннель Фрейд словно заколебался. Дане пришлось остановиться, но добраться до джипа можно было только через туннель.
— Идем, Фрейд, — шепнула она. — Мы сможем пройти.
Собака оглянулась, что-то высматривая позади. Потом она тихонько зарычала утробным рычанием. Дана оглянулась через плечо, но ничего не увидела. Собака посмотрела на нее, словно говоря, что надо бежать. Потом сорвалась с поводка и кинулась в заросли, рыча и лая.
Дана прижала к груди Леонардо и со всех ног бросилась вперед по туннелю, спотыкаясь в кожаных туфлях и оскальзываясь на гладкой поверхности. Раз-другой она утыкалась в стену и меняла направление. Двигаясь совершенно вслепую, она все время должна была превозмогать инстинктивное желание остановиться, чувство, что вот-вот упрется в какую-то неодолимую преграду. Она часто и тяжело дышала. Подозрение, что кто-то преследует ее, гнало вперед, тяжесть Леонардо била по груди. Она вынырнула из туннеля, как из водной пучины, и, еле переводя дух, ринулась через поляну. Леонардо она кинула на заднее сиденье машины, надеясь, что он не выпрыгнет. Потом она открыла переднюю дверцу и, собравшись, заставила себя сесть за руль. Руки так тряслись, что она насилу включила зажигание. Сконцентрировавшись насколько возможно, она завела мотор и, двинувшись, объехала скульптуру. Когда она поравнялась с входом в туннель, из темноты метнулась тень и одним прыжком вспрыгнула на заднее сиденье джипа.
