— Ты убил его!
Он поджал губы. Взгляд его стал жестким. Он вернулся в спальню и, сев на кровать, скинул ботинки и черные носки.
Она последовала за ним. Процедила сквозь стиснутые зубы:
— Хочу услышать это от тебя. Скажи это.
Он медленно поднялся:
— Не пытай меня.
Она сделала к нему шаг, другой, четко произнося:
— Я… хочу… чтобы ты…
— Не пытай меня! — Он резко повернулся и бросился на нее; так атакует змея — внезапно, без предупреждения. Его рука стиснула ей лицо, смяла рот.
— Не имей такой привычки! — Он оттолкнул ее так сильно, что она чуть не полетела на ковер. Затылком она больно ударилась о стену. Перед глазами заплясали радужные точки. Он ухватил ее за щеку, едва не свернув ей шею. Склонился к самому ее уху. Она ощутила на шее его дыхание. Изо рта его вырывались капельки слюны. — Что я делаю, тебя не касается! И не пытай меня! Не задавай вопросов. Ответов ты не дождешься. Давать советы, высказывать мнения — все это не для тебя. Делай, что велю, и точка!
Она повернулась к нему. Глаза его были широко раскрыты, как у вспугнутой лошади. Губы исказило звериное рычание.
— Так ты хочешь знать? Хочешь, чтоб я сказал?
Она хотела глотнуть, но его рука, задрав ей подбородок, сжала шею. Она испугалась, что он сломает ей челюсть. Ей уже случалось видеть его таким — когда из всех его пор, казалось, сочится гнев и пахнет от него чем-то первобытным, нечеловеческим. Его голос охрип, превратившись в глухое ворчание зверя. Сколько раз ее преследовал страх, что придет день, когда злоба его достигнет предела и он не сможет сдерживать силу своих ударов. Целый штат прислуги кругом никак не умерял ни его злобного нрава, ни тяжести его кулаков. Все, чему он научился, — это лишь понижать голос, включать на полную мощность проигрыватель и не бить ее голой рукой. Хитроумнее скрывать свою истинную сущность.
— Хочешь узнать о своем любовнике? О том, что с ним сталось? — Его сотрясал смех. — Он умер. В его доме были грабители. Он пришел и застал их. И они забили его до смерти, как утверждали газеты.
Он провел рукой по ее подбородку. Оторвал от стены и, вдвинув колено ей между ног, притиснулся к ней. Промежность его вздыбилась эрекцией.
— Говорят, череп ему раскроили на куски. И он чувствовал каждый удар. — Пальцы его скользнули по ее горлу, шее к вырезу на платье. — Каждый из тринадцати ударов! — шепнул он. Рука его проникла в вырез платья, она мяла ее кожу. Нажатием колена он заставил ее приподняться на носки, неловко вытянуть шею. Она тихонько заскулила, ненавидя себя за эту слабость.
— Ты думала, что я так легко уступлю тебя, Элизабет? Думала, я позволю унижать меня после всего, что я для тебя сделал? Вот она, твоя благодарность, да? — Приоткрыв рот, он покрывал ее шею и грудь теплыми влажными поцелуями. Он касался ее тела языком — так хищный зверь слизывает соль со шкуры своей жертвы. Она чувствовала его эрекцию.
— Я стану самым могущественным человеком в мире, Элизабет. Мне все будет подвластно и доступно. Неужели ты думала, что я позволю тебе этому помешать? Позволю, чтоб жена моя стала гулящей девкой? Вот кто ты есть на самом деле — гулящая девка! Тебе мало было секса, да? Мало того, что было в собственной твоей спальне? — Во внезапном приступе ярости он рванул с нее белое вечернее платье и наотмашь ударил ее по щеке. От удара такой силы она отлетела в сторону, опрокинув лампу на ночном столике. Ухватив ее за плечи, он опять ударил ее, так что она упала на кровать. Не дав ей даже вскрикнуть, он вцепился свободной рукой ей в горло и, втиснув колено ей между ног, раздвинул их и рванул ремень на брюках.
— Так из-за этого ты вздумала мне изменять, предавать меня? Из-за секса, да? Ну, так тут поправить все проще простого!
Она зажмурилась.
— Открой глаза! — прорычал он, и его рука сильнее сжала ее горло, перекрыв доступ воздуха. — Я хочу, чтобы ты видела: мне это раз плюнуть! — Он с силой подмял ее под себя. Она почувствовала, как его руки рвут на ней трусы, почувствовала прикосновение его голого тела. Губами, языком он тискал и мял ее груди. Его зубы вцепились ей в сосок. Ее пронзило острой болью, но рука, сжимавшая ей горло, не давала ей кричать. Кусая ее плечи и шею, он протиснулся в нее, грубый, жестокий. Ей стало опять нестерпимо больно. Он подтащил ее к краю кровати и встал, нависнув над ней. Каждый его толчок был все больней, все яростней. Голову он запрокинул — так звери воют на луну. Потом он склонил к ней голову, изогнувшись под странным углом, взглянул на нее сверху вниз взглядом кобры, извивающейся перед смертельным укусом. Глаза его были темными и непроницаемыми. Она задыхалась. Легкие саднило. Предметы расплывались перед глазами, окруженные радужной каемкой, вереницами черных точек.
Неумолимый ритм его движений все нарастал, сливаясь с первобытным громом барабанов. Из горла его вырывались странные звуки, похожие на журчание воды в водостоке или хрип больного эмфиземой, вдыхающего кислород через маску. В его глазах отражались отблески огня в камине, плясали оранжевые, алые и желтые сполохи. Высунув язык, он прошипел что-то. Радужные каемки вокруг предметов стали шире, черные точки слились воедино, превратившись в мутную темную массу. Потом все померкло, и в темноте слышалось лишь гулкое эхо его стонов, сначала сдавленных и тихих, а потом становившихся все громче и громче, пока они не утонули в грохоте барабанов.
53
На подъездной аллее стоял синий БМВ — единственный признак того, что Грант дома. Включаемый посредством таймера свет на веранде направлял вниз конус мягкого свечения, но во всех восьми окнах, что выходили на улицу, как и в четырех окнах верхнего этажа, было темно. Логан подвел «остин-хили» к обочине. Дана не сразу вылезла из машины. Она глядела на дом. Как это ни странно, при том, что дом принадлежал ей, она редко видела его с этой точки, потому что привыкла ставить машину дальше, под навесом в конце аллеи. Дом был выстроен в классическом стиле колониальной архитектуры, простом и потому столь удобном для подражания: белый дощатый прямоугольник фасада в два этажа с травянисто-зелеными ставнями и мансардными окнами — ничего лишнего, ни резных украшений, ни колонн. Они угрохали уйму денег на внутреннюю перестройку и убранство, перекрасили стены, заказали яркие гардины, перебрали паркет, но ощущения уюта у нее никогда здесь не возникало — аккуратный подновленный дом точно сошел с картинки в рекламном проспекте, холодный, чопорный, ни теплоты, ни задушевности от него не исходило.
Толкнув дверцу автомобиля, она вылезла, кутаясь в белую шалевую накидку, и подождала, пока вдали замерли звуки автомобильного мотора. Открыв переднюю калитку, она прошла по мощенной кирпичом дорожке между двух живых изгородей из самшита, поглядывая вверх на темные окна спальни. Хотя какой-то частью сознания она надеялась, что Грант уже спит, мысль о том, чтобы лечь в постель рядом с ним и провести так еще одну ночь, казалась ей невыносимой. Нет, ляжет она в комнате Молли. Вынув из сумочки ключ, она сделала глубокий вдох, отчего у нее заныло в боку, и толкнула входную дверь. Сквозь ставни в гостиную снаружи просачивался свет фонаря, оставлявший полосы на полу. Она придержала дверную ручку, чтобы не щелкнул замок, и осторожно прикрыла дверь. Сняв свои лодочки на высоких каблуках и держа их в руках, она стала подниматься по лестнице.
