— Для человека, метящего в президенты, это приобретает значение тем большее, коль скоро жена его оказывается беременной. Как подобное возможно, сенатор? И как будет реагировать человек, знающий, что он бесплоден, если он вдруг узнает, что жена его беременна от другого? Как он поступит? Он предпочел бы аборт, но в таком сценарии были бы недостатки, главнейший из которых — это опять-таки уже упомянутая мной публичность его жизни. Куда ей с этим обратиться? Как проделать все тихо, тайно, особенно теперь, когда началась предвыборная кампания и мужа ее то и дело сравнивают с Джоном Кеннеди? А если об этом прознают ортодоксы, то избирательную кампанию можно, считай, заканчивать. Да и станет ли она делать аборт? Как убедить ее в необходимости аборта? Она же понятия не имеет о том, что он бесплоден. Он вечно винил ее в том, что она не может забеременеть. Доктора уверяют, что она здорова, но он, разумеется, всегда говорил ей обратное. Поэтому, если он станет настаивать на аборте, она сразу заподозрит, что он знает, что ребенок не от него, что это не может быть его ребенок. Раскроется, что он знает о ее романе, почему ему и понадобился дубликат серьги. Если серег у нее окажется две, она не заподозрит, что оставила улику, чем взволновала его, породив мысль об убийстве ее любовника. Так что нет, аборт не годится.
Элизабет Адамс, все это время просидевшая как присяжная, слушающая заключительные судейские дебаты, встала, глядя мужу в лицо. Из-под блузки она вынула портативный магнитофон, чей провод соединялся с крошечным микрофоном, скрытым пуговицей ее кожаной куртки.
— Довольно, Роберт! Кончено!
— Сегодня же в заранее оговоренный час в каждое информационное агентство, в каждую газету, во все средства массовой информации по всей стране поступят переданные по факсу сообщения из Сиэтла, — сказала Дана. — Будут переданы два документа. Первое — это копия вашей медицинской карты, той самой, которую раздобыл для вас Питер Бутер, убив Фрэнка Пилгрима. Второй же — это анализ крови, ясно свидетельствующий, что ребенок, которого носит ваша жена, не от вас, а является сыном Джеймса Эндрю Хилла, убитого в своем доме в Грин-Лейк.
Дверь в кабинет отворилась. Вошел детектив Майкл Логан в сопровождении нескольких полицейских в форме.
— А после этого, — продолжала Дана, — полиция Сиэтла заявит, что вы обвиняетесь в заговоре с целью убийства, а также в серии убийств первой степени.
Мейерс встал из-за стола с простертой рукой и проговорил скорее умоляюще, чем с вызовом:
— Ведь я же ради тебя это делал, Элизабет! Неужели ты этого не понимаешь? Делал, потому что люблю тебя. Ведь это над тобой будут смеяться, тебя унижать! Твой сын будет незаконнорожденным! Подумай о том, какой шум поднимется в прессе! Подумай, как станут к тебе относиться!
— Мне все это уже знакомо, — сказала Адамс. — И не думаю, что относиться ко мне станут хуже, чем относился ты все эти годы.
Логан и полицейские приблизились к столу. В руках у них были наручники. Дана видела, как кровь отхлынула от лица Роберта Мейерса. Голубые глаза его потемнели.
— Элизабет! — вскрикнула она.
Но было поздно. Правая рука Мейерса быстрым движением обхватила шею жены, в то время как левой рукой он прижал к ее лбу дуло пистолета.
Логан и полицейские замерли на месте.
— Я не позволю тебе этого сделать, Элизабет! — прошипел Мейерс в самое ухо жены. — Мы предназначены друг для друга. Я не разрешу тебе так просто уйти. Ты ведь знаешь это, не так ли?
— Не надо, сенатор! — взмолился Логан. — Бросьте оружие и отпустите жену.
Мейерс уткнулся в волосы жены и потянул ее к выходу.
— Я так люблю запах твоих волос, их мягкость! Элизабет, мы созданы друг для друга. Нам на роду написано не разлучаться. Поэтому ты и вернулась ко мне сегодня вечером. Поэтому ты здесь. Чтобы остаться со мной. Навечно.
Дана бросила взгляд на Логана. Такого она не предвидела. Ей вспомнился Уильям Уэллес, и вместе с горечью ее охватило чувство вины за то, что, ослепленная жаждой справедливости, она была так безрассудна и безответственна, что навлекла на него гибель. Страшно было подумать, что и Элизабет Адамс ожидает та же участь.
— Я вернулась, — сказала Адамс голосом сдавленным, но сильным, — потому что хотела увидеть выражение твоего лица, когда я велю тебе убираться к дьяволу!
Она с силой надавила на его ногу и, вздернув подбородок, ударила его в переносицу. Мейерс попятился, из его носа хлынула кровь, но пистолета он не выпустил. Логан и полицейские навели на него оружие. Логан настойчиво все просил и просил его бросить пистолет. Мейерс, резко вывернув шею, так, что хрустнули позвонки, обернулся к ним, посмотрел, как будто впервые заметил их присутствие. Затем он улыбнулся, быстро поднял пистолет и нажал курок.
62
Новость о самоубийстве Роберта Мейерса была как гром среди ясного неба. Она поразила слушателей дневных новостей и мгновенно заняла первые полосы «Тайме» и «Пост интеллидженсер». Все телевизионные каналы прервали свои передачи. Это стало главной новостью на Си-эн-эн, Эм-эс-эм-би-си и других общенациональных новостных каналах.
Освещение этой темы было самым что ни на есть подробным, а внимание к ней самым пристальным. Но все казалось мало. Операторы и репортеры расположились лагерем возле запертых ворот усадьбы «Горная». Вертолеты телевизионщиков кружили над усадьбой в поисках эффектных кадров, пока полицейские вертолеты не установили свое дежурство при подлете к ней.
Вашингтонцы в изумленном молчании глядели на экраны. В центре города во всех ресторанах и барах от Пайк-Плейс-Маркет до Пайонир-сквер телевизоры были переключены на каналы, где обсуждалась эта тема. Хозяева не верили своим глазам и тихо роптали. Те, кто постарше, говорили, что такое они видели лишь в день убийства Джона Ф. Кеннеди. Более молодые сравнивали это с днем крушения шаттла «Коламбия» или днем 11 сентября, когда два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, то есть с событиями, навсегда изменившими мир. Каждый точно запомнил, как это было, чем он или она были заняты, когда корреспондент новостей на Эй-би-си Билл Уэзерс, прервав передачу, вдруг появился на экране, чтобы сообщить нации, что кандидат в президенты Роберт Сэмюэл Мейерс мертв. Это короткое сообщение поразило аудиторию — люди буквально онемели возле телевизоров; уставившись в экран, они стали прикидывать так и эдак, что могло произойти на самом деле и каковы будут последствия.
Репортеры показали, как карета «скорой помощи» мчит Мейерса в больницу Нортвеста. Но это была лишь формальность. Как сообщили, Мейерс умер на месте. Вскрытие подтвердило одно-единственное пулевое ранение в голову, а несколько лет спустя, по специальному разрешению и согласно закону о свободе информации, были обнародованы снимки, запечатлевшие мрачные подробности этого вскрытия. Мертвый Мейерс был действительно очень похож на Джона Ф. Кеннеди.
Новость эта темной тучей нависла над Сиэтлом, воспринятая всеми одинаково, независимо от расы, цвета кожи, пола и общественного положения. Люди, которые при других обстоятельствах не сказали бы друг другу и слова, объединились для разговора на эту тему. Все были согласны в одном: что смерть эта — больше, чем просто смерть, что вместе с Робертом Мейерсом умерли надежды и мечты нового, молодого поколения. Люди ощутили пустоту, но, в отличие от гибели Джона Кеннеди, им не на кого было направить свой гнев. В этой ситуации у них не было Ли Харви Освальда, чтобы проклинать его. Они могли только изумляться и оторопело и недоверчиво спрашивать: почему? Этот вопрос поначалу звучал невнятным шепотом, к концу дня превратившимся в миллионный хор голосов. Допоздна возле ворот усадьбы толпились люди — каждый хотел узнать, что произошло. Но ничего не прояснялось. А не получая ясных ответов, люди начинали гадать и фантазировать, как это свойственно американцам, и вскоре поползли слухи, что в самоубийстве этом что-то нечисто и сообщается далеко не все.
