— Ром подойдет? — поинтересовался Виоле-ля-дюк.
— Вполне, — кивнул д'Монтехо, — лишь бы ускорить наше с вами путешествие.
— Понимаю. Тогда пойдемте, полюбопытствуем у капитана. Да позовем нашего прусского друга.
Граф оглянулся и посмотрел в ту сторону, где еще недавно стоял барон фон Хаффман. Сейчас его там не было.
— Неужели ушел в каюту? — проговорил Виоле-ля-дюк. — Бог с ним, виконт, нам с вами больше достанется этого замечательного напитка. Сейчас же подождите меня, я поговорю с капитаном.
Граф направился к штурвалу, возле которого находился Ван Гуллит. Поклонился и полюбопытствовал. Француз не заметил неуловимую тень, что проскользнула по лицу голландца, да он, честно признаться, и не смотрел на капитана.
— У меня есть ром, — признался капитан, — и я готов угостить пассажиров.
На голландском он отдал распоряжение моряку, стоявшему у штурвала. Тот кивнул. Затем посмотрел на француза и произнес:
— Пойдемте в мою каюту, господа.
Ван Гуллит спустился с мостика, за ним проследовал граф, он незаметно махнул виконту, давая понять, что тот может присоединиться.
— А вы, капитан, случаем, не видели нашего приятеля? — полюбопытствовал Виоле-ля-дюк.
— Ваш земляк ушел в каюту. Мне показалось, у него морская болезнь.
— Он не наш земляк.
— Вот как!
— Он пруссак. Присоединился к нам в поездке в Россию.
— А, понимаю, — кивнул Ван Гуллит.
Он открыл дверь, ведущую в кормовую часть корабля, и пропустил вперед французов, после чего последовал за ними. Граф отметил, что каюта капитана находилась над каютами пассажиров и, как вскоре понял, занимала площадь трех помещений вместе взятых. Капитан вновь отворил дверь, пропуская их. В дверях граф остановился и замер. Не ожидал он, что попадет в такие шикарные покои. Капитан явно не экономил на своем комфорте. Огромное окно (от стены до стены). Стол, за которым можно собрать весь экипаж, что, вполне возможно, и было. В углу несколько сундуков, в одном из которых, вполне возможно, золото, а в другом навигационные приборы. На жердочке прикованная серебряной цепочкой живая обезьяна. Откуда она взялась у капитана, не ходившего в теплые моря, одному богу известно. Кровать, заправленная. Шкаф с массивными деревянными стойками. На столе маленькая коробочка.
— Присаживайтесь, камрады, — проговорил Ван Гуллит, указав на одну из лавок, что стояла около стола. Сам же направился к шкафу.
Присоединился он к французам только тогда, когда в руках оказалось три кубка и маленькая бутыль с ромом. Откупорил ее. Разлил по кубкам и подошел к шкатулке. Открыл ее и извлек трубку. Достал огниво и закурил. Граф закашлял. Капитан удивленно взглянул на него и подошел к окну и распахнул его. И тут он заметил внизу пруссака. Тот осторожно перемещался по деревянной балке от своего окна в сторону кают французов.
Голландец взглянул на французов. Нет — им он ничего не скажет. У их товарища есть какая-то цель, ради которой тот решился на столь опасный поступок. Может, пруссак, как и он, недолюбливал этих лягушатников? В таком случае дипломатов нужно задержать, то есть напоить.
— Выпьем за семь футов под килем, — предложил он.
Французы присоединились к его тосту. Пока пили, голландец обдумывал ситуацию. Он уже понял, что в деле замешана большая политика. Французы плыли в Санкт-Петербург, а значит, у них, кроме основной миссии, была тайная. Вполне возможно, что пруссак служит в русской разведке, ведь встретил их голландец в Риге — городе, принадлежащем России. Глядя на знатных дворян, Ван Гуллит вспомнил, как лет тридцать назад он совсем еще молодым встретился с русским царем — герр Питером. Тогда тот произвел огромное впечатление на матроса. С тех пор голландец считал себя преданным этой стране.
Кубок за кубком, и французы не заметили, как напились. Капитан учтиво предложил покинуть каюту. Граф согласился и через минуту увел виконта. Ван Гуллит подошел к окну и облегченно вздохнул. За это время он устал исполнять непривычную для него роль. Голландец взглянул вниз в надежде, что пруссак уже покинул каюту французов, и понял, что ошибся. Старясь не шуметь, Ван Гуллит наблюдал, как тот осторожно перемещается по балке. Он облегченно вздохнул, когда пруссак скрылся в своей каюте. Для начала дал прийти тому в чувство, а затем, приоткрыв дверь, подозвал матроса, дежурившего в коридоре.
— Позови ко мне барона, — приказал он.
Матрос поклонился и направился к лесенке, ведущей на нижнюю палубу. Голландец же вернулся к столу и наполнил два кубка ромом. Вытащил из шкафа блюдо с соленой селедкой и поставил по центру стола. Когда он это сделал, дверь открылась и в каюту вошел барон фон Хаффман.
— Мне нужно с вами поговорить, барон.
— Я не люблю лягушатников, — признался голландец. Барон фон Хаффман надеялся, что Ван Гуллит разъяснит, но капитан не подумал этого делать. Видимо, у него на это были свои причины, о которых пруссаку знать необязательно. — Поэтому я и не стал говорить о том, что видел.
— А что вы видели, капитан? — спросил фон Хаффман, понимая, что находится в неведении.
— Видел, как вы, барон, проникли в каюты ваших товарищей по путешествию и как потом бежали оттуда.
Игнат Севастьянович тяжело вздохнул. Он уже начал жалеть, что не вошел в каюту виконта, как все нормальные люди, через дверь. Капитан словно прочитал его мысли.
— Не уверен, что, если бы вы проникли в каюту по-другому, вам бы удалось что-то отыскать. А вы, барон, там что-то нашли. Или я не прав?
Ван Гуллит подозвал к себе мартышку. Та подбежала к старику и вскочила на колено. Барон не выдержал и улыбнулся.
— Или я, барон, не прав?
— Правы, капитан. Я действительно там нашел то, что мне было нужно. Вот только боюсь, вас это не касается.
— Касается, барон, — молвил голландец, вынимая пистолет. — Касается. Все, что происходит на моем судне, — Ван Гуллит сделал ударение на слове «моем», — меня касается. Так все же, что вы там нашли, барон?
— Письмо, — проговорил Сухомлинов, видя, как дуло пистолета было нацелено на него.
— Письмо?
— Да письмо. Переписка графа Виоле-ля-дюка с одним моим приятелем.
— Вы врете, барон. Врете. Вы не умеете лгать.
Фон Хаффман признался, что врать он действительно не умел. Таланта рассказывать фантастические истории, как это делал барон фон Мюнхгаузен, просто не приобрел. Поэтому гусар запустил руку в карман кафтана и извлек письмо. Протянул капитану. Старик вскрыл его и разочарованно вздохнул.
— Что же вы не сказали, барон, что это дело касается женщины? — спросил Ван Гуллит.
— Поэтому и не хотел говорить.
Голландец понимающе кивнул.
— Вот только я одного понять, барон, не могу, — произнес капитан, поглаживая обезьянку, — зачем было вламываться сначала в каюту виконта, а затем графа?
