— Интересно, а Петр Федорович так же обожает мистику, как будет обожать ее Павел? — спросил он вслух, разглядывая юродивого.
Об этом можно было узнать, познакомившись с будущим императором лично.
Считалось, что Петр Федорович был инфантильной личностью. Как писала в своих мемуарах его супруга: «Он (Петр) накупил себе немецких книг, но каких книг? Часть их состояла из лютеранских молитвенников, а другая — из историй и процессов каких-то разбойников с большой дороги, которых вешали и колесовали». Вот только можно ли было верить женщине, которая вероломно скинула его с помощью гвардейцев с законного трона? Вполне возможно, она просто пыталась обелить себя, унизив таким образом своего супруга. Как помнил Игнат Севастьянович, она терпеть не могла, когда Петр Федорович музицировал на своей скрипке. Интересно, он умел на ней играть или нет? Впрочем, как отметил фон Хаффман, сейчас не об этом. В исторических хрониках о том, был ли император поклонником мистики, не сообщалось.
— Надеюсь, Павел пошел в отца, — прошептал он.
Окрыленный неожиданной идеей, фон Хаффман вернулся в трактир, где и застал своих приятелей. Князь Сухомлинов и граф Бабыщенко в ожидании его коротали время за чаркою вина. Увидев барона, Феоктист встал из-за стола, оставив своего товарища в одиночестве, и направился к Игнату Севастьяновичу навстречу.
— Пойдемте в вашу комнату, барон, — проговорил он.
Пруссак утвердительно кивнул. Они поднялись на второй этаж. Именно там князь и сообщил, что Бестужеву удалось найти несколько человек, что готовы были поступить на службу к Петру Федоровичу. Как утверждал Феоктист, были это обрусевшие немцы.
— Я вот тут подумал, — проговорил Игнат Севастьянович, — что, может быть, стоит сделать так, чтобы сотня великого князя состояла наполовину из немцев и русских.
— Зачем? — не понял князь Сухомлинов.
— Это даст возможность Петру Федоровичу понять русскую душу. Пока он еще подросток, есть шанс изменить его отношение к своему народу.
— А зачем? — еще раз задал все тот же вопрос князь.
— Чтобы после смерти Елизаветы Петровны, — барон взглянул на Сухомлинова и осознав, что тот может неправильно его понять, пояснил: — Когда-нибудь она все равно умрет, князь. — Князь кивнул. — Так вот после смерти государыни именно он станет наследником престола.
— Или сын Петра, — высказался Феоктист.
— Если Елизавета успеет в последние дни жизни написать завещание, — подсказал Игнат Севастьянович.
— Хорошо, пусть не успеет. Пусть его выкрадут и сожгут. Ладно, пусть будет Петр, и что тогда?
— Тогда будет гарантия, что Екатерина, а в ней вообще ни капли русской крови, не взойдет на престол.
Князь рассмеялся.
— Вы мне, князь, не верите, а я не исключаю такой возможности. Несколько «неправильных» реформ, недовольство Петром III, и никакой гарантии, что поддерживаемая гвардией Екатерина не взойдет на престол.
Феоктист махнул рукой.
— Вы бредите, барон. Но так и быть, только по дружбе, я передам ваши мысли Великому канцлеру. Кстати, совсем забыл. Бестужев требует, чтобы вы прибыли в Ораниенбаум как можно раньше.
Пруссак удивленно взглянул на князя Сухомлинова.
— Французы начали игру, а Бестужеву это не нравится, — проговорил офицер. — А теперь пойдемте и присоединимся к нашему другу, пока он чего-нибудь там внизу не натворил.
Спустились в зал. Присоединились к графу Бабыщенко. Посидели втроем еще немножечко. Сначала ушел граф, а затем и князь. Ночью к нему вновь пришла Глаша. Вот тогда он и рассказал ей, что вынужден покинуть столь гостеприимный дом. Тогда у нее были красные от слез глаза. Зато сейчас она была невозмутима.
— Мне удалось купить вам коня, барон, — проговорил Тихон Акимыч, — как вы и просили. Он ждет вас на улице.
— Спасибо, любезный, — произнес Игнат Севастьянович и вышел из трактира.
На улице, у чугунной ограды был привязан вороной конь. Барон оглянулся на трактир, улыбнулся. Подошел к нему, вскочил в седло и поехал.
Барон остановил лошадь перед огромной лестницей, ведущей к дворцу, построенному когда-то для его сиятельства князя Александра Даниловича Меньшикова. Тут же подбежал к нему слуга в голубой ливрее, коротких до колен серых штанах, белоснежных чулках и начищенных до блеска туфлях. Схватил лошадь за узду, давая возможность приехавшему господину с нее слезть.
— Спасибо, любезный, — проговорил фон Хаффман, когда твердо стоял на земле. Запустил руку в карман и вытащил копеечку. Протянул слуге и сразу же отметил недовольную гримасу оного. Понять, что именно послужило причиной такой реакции, было достаточно сложно. То ли монетка оказалась не той, на которую он рассчитывал, то ли ему не понравилось, что перед ним в который раз был немец. Барон сделал вид, что не заметил его реакции. — Я к его высочеству, — проговорил Игнат Севастьянович.
Слуга выдавил нечто напоминающее улыбку и указал рукой в направлении лестницы.
— Благодарю, любезный, — сказал барон и направился в указанном направлении.
В Ораниенбауме он бывал один раз и прекрасно знал, где находятся покои Петра Федоровича. Сейчас же ему приходилось делать вид, что он здесь впервые. Поднялся на первую площадку и оглянулся. Слуга уводил его коня в сторону конюшни. Оставалось надеяться, что о нем тут позаботятся. На второй остановился, чтобы оглядеть парк. Отметил про себя, что с этих пор до тех, когда он был здесь, тот не изменился. Вот только деревья были еще не такими большими, но то и понятно. По ним еще трудно было понять, что наступила осень. Листья еще зеленые, высаженные цветы, что росли вдоль аллей, радовали глаз, а небо было таким голубым, что просто зачаровывало. О том, что наступила осень, говорило лишь солнышко, которое даже в середине дня уже не так сильно грело. Радовало еще то, что не было ветра, пронзительного и холодного. Да и площадь перед дворцом не была превращена в военный плац, где под игру флейт, грохот барабанов в скором будущем будут маршировать голштинцы. Накатившие мысли о своем предыдущем приезде сюда отогнал. Будет возможность, решил Игнат Севастьянович, поностальгирует. Вспомнит свою бурную молодость, но не сейчас. На всякий случай оглядел себя с ног до головы и остался доволен. Поднялся на самый вверх и остановился перед дворцом. Сейчас он был окрашен в небесно-голубой цвет. Серая крыша, маленькая башенка с золотой короной. Дубовые ворота, возле которых лакеи все в тех же камзолах. Чуть правее карета князя, видимо, тот собирался на конную прогулку. Все суетятся, бегают. И среди этого хаоса «огромным ярким пятном» человек в темно-зеленом, расшитым золотым позументом, кафтане. На голове треуголка, а в руках трость. Именно к нему и решил обратиться барон. Легкой кавалерийской походкой Игнат Севастьянович направился к нему. Остановился. Снял с головы колпак. Щелкнул каблуками, как это делали немцы, поклонился и произнес:
— Позвольте представиться — барон фон Хаффман, прибыл к великому князю по повелению ее императорского величества Елизаветы Петровны.
