— Итак, господа, — проговорил Петр, когда они сидели за круглым столом, — что вы скажете насчет непонятных слухов, что ходят сейчас по Ораниенбауму?
— Вы, Ваше Высочество, насчет разговоров о таинственном монахе? — уточнил Штелин.
— О нем самом, учитель.
— В мистику я не верю и считаю, все то, что рассказывает монах…
— А он что-то рассказывает? — полюбопытствовал Петр.
— Да, Ваше Высочество, рассказывал. Говорят, он утверждает, что через шестнадцать лет вы станете монархом.
Игнат Севастьянович отметил, как изменилось лицо Великого князя. Скорее всего, тот ожидал, что это произойдет намного раньше.
— И что вы поправите всего год… — Штелин замолчал.
— Что вы замолчали, Штелин? — спросил Петр, понимая, что тот сделал это неспроста.
— Вас убьют.
— Убьют.
— Говорят, заговорщики, после вашего низложения, сопроводят в Ропшу. Где и убьют. Народу сообщат, что у вас, Ваше Высочество, смерть была вызвана приступом геморроидальных коликов, усилившихся от продолжительного употребления алкоголя, и… — Штелин побледнел, словно не зная, как сказать. Наконец-то набрался смелости и произнес: — Сопровождавшихся обильным поносом.
Петр Федорович побледнел. Вскочил со стула и начал расхаживать по комнате и молчать. На него то и дело присутствующие бросали взгляды.
— Вот что, барон, — наконец произнес он, — отыщите мне этого монаха. Я лично хочу с ним побеседовать.
— Хорошо, Ваше Высочество, — сказал Игнат Севастьянович, поднимаясь со стула. — Вот только боюсь, мне не удастся заняться этим делом лично. Вскорости я должен отплыть в Гольштейн.
— Так поручите это вашим людям, барон, — приказал Петр. — Ведь это вы отвечаете за мою безопасность, а я чувствую, что монах этот многое знает.
— Будет выполнено, Ваше Высочество, — проговорил Игнат Севастьянович, опускаясь на стул. Он еле сдержал улыбку, а ведь причины были. Монаха он отыщет, но только после возвращения из Гольштейна. А все потому, что монаха как такового не было, а слухи распускал сам Сухомлинов, пытаясь таким образом заинтересовать Пера Федоровича своей судьбой. Игнат Севастьянович рассчитывал, что за время своего путешествия за пределы империи ему удастся написать ту самую книжку, которую в будущем напишет монах Авель.
Тем же днем он оставил распоряжение своим товарищам по оружию, чтобы те по окрестностям искали бы таинственного монаха. Чему гусары (фон Хаффман настоял на том, чтобы гвардия Петра Федоровича на первых порах состояла именно из этих храбрых воинов) были очень рады. Не было желания участвовать в муштре, которой их время от времени пытался озадачить молодой Петр.
На следующий день поутру барон фон Хаффман выехал в столицу, где для него у Великого канцлера Бестужева лежал паспорт. Алексей Петрович лично выправил для гусара документ.
ГЛАВА 9
Санкт-Петербург — Голштиния.
Конец сентября — октябрь 1745 года.
Елизавета удивленно взглянула на Бестужева. Алексей Петрович вот уже минут тридцать как уговаривал ее подписать паспорт для вице-канцлера Воронцова. Бывший и до сих пор верный союзник Бестужева стал неожиданно для него новым соперником. Алексей Петрович неожиданно для графа Воронцова вышел на главные роли, отталкивая того на задний план. Вице-канцлеру никак не хотелось становиться скромным спутником блестящей планеты. А раз самолюбие задето, то и враги Великого канцлера возжелали этим воспользоваться. Сделали из двух бывших приятелей соперников. Увы, но подчиняться граф Воронцов не любил. И если канцлер слишком рьян в политических делах, то и дело советуя государыне матушке двинуть войска на Пруссию? А если Пруссия не испугается одного движения войск и нужно будет действительно начать войну? Для чего подвергаться такой опасности? Еще вице-канцлера беспокоило, что Бестужев в последнее время зуб точит на Францию. Сначала Шетарди из России выгнал, теперь вот распорядился людей за новыми французскими послами следить. Того и гляди, войну и с ними затеет. Граф Воронцов даже подумывал вооружить против Бестужева молодой двор, но Алексей Петрович как-то об этом проведал. Карты перед вице-канцлером открывать не стал. А зачем? Решил на время удалить того из России. Предложил Елизавете Петровне его в Австрию для переговоров отправить. Чай, Мария Терезия не сразу бумаги о сотрудничестве подпишет. Потянет, а там, глядишь, над молодым двором можно контроль будет взять. Благо принцессу Цербстскую (мать Екатерины Алексеевны) вынудили покинуть Петербург, снабдив на прощание изрядной суммой денег да двумя сундуками с китайскими вещами и материями. Пусть лучше у себя дома козни строит, чем тут под самым носом у государыни. И ничего, что та падала на колени пред императрицей да со слезами просила прощения, если в чем-нибудь оскорбила ее величество. Елизавета была непреклонна. Несколько слов Алексея Петровича, и решение ее было неизменно. Сказала лишь только:
— Поздно, матушка, об этом думать.
Принцесса так и ушла несолоно хлебавши. Поделом ей. Нужно было не с французиками да пруссаками якшаться, а с ним — Великим канцлером. Да и ее изгнание безмолвный намек для Брюммера. Дескать, и воспитателю великого князя пора в дорогу собираться. Мальчишка и так слаб (и душевно, и физически), так еще и этот с ним обращаться не умел: то выходил из себя, причем забывался до неприличной брани, то начинал униженно ласкаться. Забывшись, как-то раз он набросился с кулаками на наследника престола (что было непозволительно). Петр вскочил на окно, желая позвать часового. Если бы не Штелин, что удержал его, неизвестно, какие были бы последствия. Князь тут же бросился в спальню и вернулся через пару минут со шпагой в руке.
— Если ты еще раз посмеешь броситься на меня, то я проколю тебя шпагою, — проговорил он Брюммеру.
Может, холодность, возникшую в их отношениях, никто бы не заметил, если бы барону фон Хаффману не сообщил об этом Штелин. Игнат Севастьянович тут же сообщил в столицу об этом Бестужеву. Алексею Петровичу этого было достаточно, чтобы начать свою игру против Екатерины Алексеевны. Первый удар был по ее матери, теперь вот Воронцов, а затем, глядишь, и до других врагов доберется. Хотел сразу же после свадьбы, но появление французской тайнописи заставило изменить планы и перенести разговор с Елизаветой Петровной на более поздний срок. Ожидал подходящего момента. Когда же он наступил (барон фон Хаффман просил изготовить ему паспорт для поездки в Голштинию), решил убить сразу двух зайцев. Сперва подсунуть бумагу насчет графа Воронцова, а затем попросить насчет пруссака. Вот только сначала Елизавета ни в какую не желала удалять от себя (пусть и на короткое время) вице-канцлера. Пара слов, и ее удалось переубедить, точно так же, как он это делал до этого.
— Вам повезло, Алексей Петрович, — молвила Елизавета, беря в руку перо. — Я и сама в какой-то степени недовольна вице-канцлером.
Протянула бумагу канцлеру и произнесла:
